Словом, бойцы двигались друг за другом в довольно густых зарослях кедрового стланика, так что я даже не мог сосчитать толком их всех. Приходилось верить Егору на слово, что было их десять, двое остались возле разрушенного вертолёта, а восемь ведут преследование. Причём передвигались эти люди настолько скрытно, что я только укрепился в своём мнении – нет, не с простым противником нам довелось встретиться в предгорьях Хребта во время самой идиотской авантюры, в какой я только участвовал в жизни! И сравнение их с боевой субмариной было совсем не надумано – эта группа вела себя, словно единый организм, а это даётся только длительной сыгранностью, совместными тренировками или учениями, превращающими группу случайных личностей в команду, боевой отряд.

А через пять минут я подумал, что и подводная лодка может повстречать в морской пучине своего кашалота, Кракена или Левиафана.

Скоро наши преследователи должны были выйти из зарослей и подняться на невысокий гребень отрога Хребта. Сделать это они могли совершенно безбоязненно. Отрог надёжно закрывал их от своих жертв, и они могли беспрепятственно набрать высоту – так, чтобы отрезать несчастных беглецов от горных ущелий и выхода на морской берег, куда те, по мнению боевиков, похоже, устремились.

Но на гребне хребта что-то зашевелилось. И я, сквозь хрустальные линзы своего Swarovski увидал, как один из крупных и тёмных камней на его склоне зашевелился и замер. И тут же рядом зашевелился другой, медленно спускаясь вниз, по такой пологой траектории, по какой никогда бы не сдвинулся ни один камень.

И я понял, на что приглашал меня посмотреть Егор – прямо на пути боевого отряда на совершенно открытом месте паслись два медведя.

Взглядом профессионального охотника-проводника я попытался оценить их размеры, а это было довольно трудно, на безлесном склоне не было ничего, кроме камней, по которым было трудно угадать масштаб стоящих на четвереньках животных. Но через три секунды я определил, что один из зверей примерно вдвое крупнее другого, а ещё через десять – понял, что это самец и самка, гонная пара.

И я тут же закрутил объективами бинокля по сторонам, выискивая тех наших ребят, которые двигались недалеко от боевиков с тем, чтобы держать их действия под более плотным контролем.

Наблюдавший всё действие с самого начала Егор попросту ткнул мне пальцем в куртину стланика, располагавшуюся чуть в стороне, между боевой группой и медведями.

Бойцы вышли из кустов совершенно бесшумно – так выкатывается ощущающий тревогу медведь, с ощущением собственной мощи, но без малейшего шороха, и я не мог не подумать, что в целом не ошибся. Они выдерживали строй боевого патруля очень недолго, а потом, в чужих и непривычных условиях, начали передвигаться плотной группой. Если Егор и я были правы, то сейчас они должны были за это поплатиться.

А боевики неумолимо приближались к ничего не подозревающим и пасущимся медведям, и скоро уже должны были сами их увидать. Пока им не давал этого сделать изгиб склона, но я прикинул, что они обнаружат пасущихся зверей метрах в ста пятидесяти, а может – двухстах.

Всё действие происходило на расстоянии около восьмисот метров от нашей позиции, и я только потом узнал, что Илья, учитывая ветер и общее раздражённое состояние большого медведя-самца, выстрелил ему из своей малокалиберной винтовки точно выше лопатки, так, чтобы пуля застряла в «горбе» зверя, не причинив ему значительного вреда.

На первый взгляд Илье не стоило стрелять пусть даже и из такого малошумного оружия, как малокалиберная винтовка с длинным стволом (а в руках у него была спортивная ТОЗ-8, украденная или списанная из какого-то тира в годы крушения Советской власти) в нескольких сотнях метров от превосходно экипированного и, судя по всему, абсолютно безжалостного противника. Но на практике дело обстояло не совсем так. Выстрел из малокалиберного оружия вообще слышен слабо, особенно если он раздаётся выше по склону в паре сотен метров. Инстинктивная реакция любого человека на одиночный выстрел – это остановиться в ожидании следующего и прислушаться, прежде чем начать какие-то действия. Но, как справедливо рассудил Илья, времени на последующие разбирательства у боевиков не будет.

Медведь рявкнул, изогнулся, попытавшись укусить себя за плечо, в которое ударила пуля, и увидал поднимающуюся к нему тёмную массу.

Бурый медведь вообще видит из рук вон плохо, но в период размножения он невероятно раздражён и склонен к неспровоцированной агрессии. Во всех мало-мальски заметных живых существах ему мерещатся злые силы, норовящие отбить у него подругу и использовать её по назначению в своих целях. И, будучи обижен и укушен невесть откуда прилетевшим болезненным насекомым, он ринулся на поднимающуюся к нему группу людей.

Находясь выше по склону, медведь, в любом случае, был расположен выгоднее отряда наших преследователей. Чисто исходя из законов ньютоновой физики. Но в его пользу сработало и ещё несколько факторов: двигающиеся близко друг от друга люди волей-неволей отвлекают своё внимание друг на друга в то время, как им было бы совершенно не лишне следить за окружающей средой. Кроме того, часть бойцов ещё не дошла до того места, откуда были видны пасущиеся на склоне звери. И для них появление несущегося вниз шестиметровыми прыжками чудовища, весом в треть тонны, было полнейшей неожиданностью.

Впрочем, эти люди быстро пришли в себя. Несколько боевиков упало ничком на землю, а двое откатились в сторону от места падения основного отряда. Естественно, первые полсекунды их парализовывал запрет на стрельбу, ибо настоящая дичь была не здесь, а в полукилометре впереди, и первое, что крикнул их командир, была сакраментальная фраза «Не стрелять!». Я находился очень далеко от разворачивавшегося на соседнем склоне спектакля, но ни секунды не сомневался, что так оно и было.

А затем «не стрелять» стало уже поздно.

Один из солдат (когда я увидел, как слаженно эти бойцы бросились на землю, то стал абсолютно уверенно думать о них как о солдатах), отлетел вниз, подброшенный ударом лапы, и со склона немедленно донеслось глухое стаккато автомата. Медведь крутнулся на месте, колотя лапами во все стороны, послышалось ещё две очереди, и зверь, прихрамывая, запрыгал обратно, вверх по склону, к своей подруге, которая уже убежала от места непонятной ей схватки почти на полтора километра.

– Добивать не будут? – поинтересовался вполголоса Егор Тяньги. Бедному тундровику и в голову не приходило, что кто-то может хладнокровно оставить подранка в ситуации, когда его можно совершенно точно снять несколькими меткими выстрелами, благо огромный зверь находился в прицельной дальности боевой группы ещё метров триста.

– Он им не нужен. Совсем не нужен. Давай лучше посмотрим, что они делать будут, похоже, чернозверь одного из них крепко зацепил.

Бойцы собрались в кружок возле лежащего на земле товарища. Затем старший махнул рукой, и четверо потащили его в заросли.

– Живой, однако. Мёртвого бы один волок. А что они «че́реня»[11]так и не убили? Раз восемь стреляли, и близко…