– Вот видишь, дорогая! – уж слишком радостно произнес Дэйл. – Я же говорил, что они никогда их не победят! Сколько бы ученые ни старались, болезни всегда будут бороться за свое существование, подстраиваясь под новые условия. Когда я выдвинул эту гипотезу, коллеги только посмеялись надо мной. Глупцы!

– Ты всегда был прав! – поддержала Дэлла супруга и кинула на него благоговейный взор. – Понимаете, мой муж хирург, он умер, изучая болезни. Так сказать, положил свою жизнь на алтарь медицины. Но его блестящий ум, увы, недооценили!

– Ничего, любимая. – Дэйл похлопал жену по руке. – Жалко, что в Чистилище нет болезней, изучать нечего. Скука такая, что хочется умереть во второй раз.

– И особенно жалко, что тут нет животных, – огорченно вздохнула Дэлла.

– Вы любите животных? – Флинн вспомнил своего пса, по которому так скучал.

– Обожаю! – Стеклянные глаза Дэллы загорелись нездоровым блеском. – Как не полюбить этих крошек, я же столько чучел из них сделала!

– Чучел? – опешил Флинн.

– Да! Я при жизни была таксидермистом. Умерла, отравившись химикатами. Печальная смерть, но я хотя бы скончалась на любимой работе. – Дэлла прикоснулась к руке Флинна. – Кстати, у вас отличная кожа. Такая белая, упругая.

Флинн подумал, что Дэлла смотрела на него как на новое платье. Если бы могла, то сняла бы с него кожу и примерила.

– Спасибо, мне никто раньше не делал такой… оригинальный комплимент, – дрогнувшим голосом сказал Флинн, отдернув руку.

– А зря! У вас действительно потрясающая кожа, – произнесла она, намеренно растягивая слова.

Флинн подумывал сбежать. Хоть через окно, только бы подальше от этой странной женщины, которая взглядом сдирала с него шкуру.

– И все же жалко, что тут нет болезней, – потирая подбородок, повторил Дэйл ранее озвученную мысль.

– Зато тут есть демоны, – подметил Флинн, радуясь, что появился шанс поговорить о чем-то другом.

– Это точно! – активно закивал Дэйл. – Демоны, между прочим, очень похожи на болезни, разница лишь в том, что разъедают они не тело, а душу. И те и другие всегда будут искать способ остаться внутри нас, притаиться и, дождавшись подходящих условий, вырасти вновь. Демоны и болезни настоящие приспособленцы. Но разве можно их в этом винить? – с устрашающей улыбкой спросил он.

– Вы защищаете их? – хмыкнул Флинн, недоуменно глядя на собеседника.

– Вовсе нет! Я не защищаю их, но прекрасно понимаю и в некотором смысле восторгаюсь ими. Они хотят существовать – и только. Да, они приносят вред человеку, но есть ли в этом их вина? Вряд ли они осознают то, что делают. Они борются, изменяются, адаптируются. Не достойно ли это восхищения? – В глазах Дэйла появился лихорадочный огонь.

– Звучит как-то неправильно, – поморщился Флинн.

– Вы так думаете? Но чем тогда человек лучше? – Дэйл облизал губы и отпил из бокала. – Он ведь тоже борется за существование, меняет окружающую среду так, как ему удобно, наплевав на последствия. А ведь природа страдает. Ее травили еще при моей жизни, не думаю, что за эти годы многое изменилось, не так ли?

– Наверное, в чем-то вы правы, – нехотя согласился Флинн.

– О, молодой человек, я всецело прав! – твердо воскликнул Дэйл. – Как был прав тогда, когда помогал тем беднягам.

– Только вот закон был против тебя, – раздосадовалась Дэлла.

– Этот закон никому лучше не сделал, – вздохнул Дэйл. – Уверен, вы меня поймете, Флинн, – многозначительно сказал он. – Дело в том, что я помогал несчастным и обреченным уходить на тот свет. Я находил неизлечимо больных, которые в муках доживали свои последние дни, и облегчал их страдания.

– Эфир, – с упоением пролепетала Дэлла.

– Да, я давал им эфир, а вместе с ним и легкую, быструю смерть. Взамен я изучал их тела, чтобы лучше узнать болезни и помочь тем, у кого еще был шанс. Я искал лекарства. Медицина всегда играла с болезнями в шахматы. Стоило нам выиграть одну партию, как они начинали другую, – и так до бесконечности. Но ведь трудности делают людей сильнее, они учат нас, заставляя идти дальше. Заставляя совершенствоваться. Если бы проблем не существовало, то мир бы замер. Зачем что-то делать? Зачем стараться? И так все хорошо. Вы ведь согласны, что я поступал правильно? Лучше подарить облегчение, если надежды нет. Ведь так? – вкрадчиво поинтересовался Дэйл.

Флинн еле держался на ногах. Ему стало душно, несмотря на то что он находился рядом с открытым окном. Желудок свело, а во рту появился мерзкий привкус. Он будто отравился парами химикатов, которые источала эта парочка.

– Мне кажется, люди не вправе становиться вершителями чужих судеб, – осипшим голосом ответил Флинн.

– А я никогда и не был вершителем! – возразил Дэйл. – Они бы все равно умерли, только позже и в страшных муках. Для них я был спасителем.

– Но вы отняли у них дни, которые полагались им по праву. Возможно, вы отняли у них счастье, пусть и недолгое.

– Полагались по праву? – повторил Дэйл и переменился в лице. С его губ исчезла доброжелательная улыбка. – А по какому такому праву люди должны страдать до последнего вздоха? Я спас их от боли, ничто другое их впереди не ждало. Мне почему-то думалось, что вы меня поймете. Жаль, что ошибся.

– Увы, я и себя понять не в состоянии, куда мне понимать других, – сбивчиво проговорил Флинн напоследок и метнулся к выходу.

Выбежав на улицу, он снял маску и шумно задышал. Казалось, что Алый дом осушил его до дна: в нем не осталось ни капли сил. Флинн прислонился к стене и опустил веки. В голове копошились отвратительные мысли. Они скользкими щупальцами облепили сознание и впились в него острыми челюстями. Он так боялся, что эти мысли угнездятся и останутся с ним навсегда.

– Вот-вот начнется, сэр. Осталось недолго.

– Что? – Флинн часто заморгал, возвращаясь в реальность.

– Говорю, что осталось недолго, – повторил бледнолицый швейцар.

– До чего?

– До алого звездопада, сэр, – терпеливо разъяснил швейцар.

– А-а-а, – неопределенно протянул Флинн. – Такое чувство, что он уже начался и ударил мне по голове.

– Тяжелый вечер, сэр?

– Тяжелее некуда, – сознался Флинн.

– Вам лучше спрятать лицо, если не хотите быть узнанным. Иначе ваш вечер станет еще хуже, сэр.

Флинн почему-то прислушался к совету и надел маску. Сделал он это как раз вовремя.

– Хавьер, мы так опоздали, – слегка огорчилась девушка в красной полумаске. Длинный шлейф ее серебристого платья быстро скользил по темно-бордовым камням мостовой.

– Катарина, счастье мое, прости меня. Я никак не мог привести свою одежду в порядок, – пожаловался Хавьер, облаченный в измятый пыльный фрак. Его лицо скрывала плачущая маска арлекина. – Я не хотел позорить тебя своим видом, мой ангел.