– О, боже, – прошептала она. – Я несколько сбита с толку.

Наверное, увидеть меня на ступеньках крыльца было для нее равносильно встрече с привидением. Родители Эйми присутствовали на погребальной службе и на похоронах Джеймса.

Наталия потянула меня за руку.

– Это Наталия Хейз, моя…

– Я его свояченица, – закончила она, глядя на меня. Я нахмурился, она покачала головой и протянула руку. – Рада с вами познакомиться.

– Я – Кэтрин. – Миссис Тирни выглядела несколько оторопевшей.

– Мы можем войти? – спросил я.

– Господи, где мои манеры! Входите, входите. – Она распахнула дверь.

Наталия вошла первой, а я замешкался. Меня охватила паника. Что, если я узнаю комнаты? Что, если на стенах есть наши с Эйми совместные фотографии? Что, если я вдруг забуду, кто я сейчас, и вспомню, кем я был?

Наталия обернулась на меня и сжала мою руку, чтобы я прочел по губам. Все в порядке, беззвучно сказала она мне. Я вошел в прихожую и огляделся. Если не считать написанного маслом старого фургона, в котором я признал работу Джеймса – это был его художественный стиль и подпись в уголке, – я не увидел ничего знакомого. Я выдохнул и улыбнулся Наталии.

Кэтрин закрыла входную дверь, наблюдая за нами. За тем, как Наталия стоит рядом со мной, как соединены наши руки. То, что мы тайком переглядываемся, тоже не осталось для нее тайной.

– Она больше чем свояченица.

– Я люблю ее.

Уголки губ Кэтрин опустились. Она кивнула.

– Не могу представить, что за жизнь у тебя сейчас, когда ты большую часть из нее не помнишь. Все, что сделала твоя семья… – У нее дрогнул подбородок. – Но для нас ты всегда желанный гость. Ты всегда будешь членом нашей семьи. – Она повернулась к Наталии. – Я рада, что у него есть ты.

Наталия дрожащей рукой поправила ремешок сумочки на плече.

– Спасибо.

– Я рада, что ты не один, – сказала Кэтрин мне. Слезы наполнили ее глаза и потекли по морщинистым щекам. Плечи затряслись, и она громко заплакала.

– О! – воскликнула Наталия. Она обняла Кэтрин, и та зарыдала у нее на плече.

– Кэти? – разнесся по дому громкий голос.

– Я здесь, Хью. – Ее голос дрогнул от слез.

Раздались тяжелые шаги, эхом отозвавшиеся по дому. Из-за угла появился крупный мужчина.

– Почему ты плачешь? – обратился Хью к жене. Я с извращенным удовольствием наблюдал, как выражение его лица меняется от смущения к шоку. – Господи Иисусе.

– Я полагаю, мы оба восстали из мертвых.

Наталия шлепнула меня по груди:

– Карлос!

Кэтрин схватила меня за запястье:

– Останешься на воскресный ланч?

– Кэти, я не думаю…

– Ланч? – переспросил я, потом заметил в столовой накрытый на четверых стол, и в это мгновение входная дверь распахнулась.

– Привет! Вот и… мы, – голос Эйми упал на середине фразы, последнее слово она произнесла еле слышным шепотом. Она резко остановилась на пороге, ее голубые глаза были такие же глубокие, как море, темные кудри водопадом падали на плечи. Она издала странный звук: – Карлос.

За ее спиной возник Ян.

– Отойди в сторону, любимая, не то я… – Наши взгляды встретились. Если лицо Эйми побледнело, то лицо Яна стало напряженным и красным. Глаза потемнели от страха.

– Не беспокойтесь, я все еще Карлос, – сказал я.

Настоящее время

28 июня

Ханалеи, Кауаи, Гавайи

Привыкший к другому часовому поясу, Джеймс проснулся еще до восхода солнца. Снаружи барабанил дождь, на протяжении всей ночи он то прекращался, то начинался снова. Джеймс переоделся в шорты для бега и рубашку, зашнуровал кроссовки. Он уже очень давно не оставлял мальчиков одних. Прошлой зимой ему было все равно. Он убегал на девяностоминутную пробежку и не думал о том, что оставляет малыша-пятилетку с одиннадцатилетним парнишкой, который каждый день угрожал автостопом добраться до аэропорта. Мозг Джеймса был поврежден, и знакомый ему мир продолжал жить без него. Ему надо было выбраться на улицу и бежать, долго и быстро, пока не начнут гореть легкие и болеть икры. Это он и делал.

Но этим утром он знал, что побежит ради чистого удовольствия, ради прилива адреналина, прибывавшего по мере того, как накапливались мили. Потому что в этот раз мальчики были в безопасности и спокойно спали под крышей тетушкиного дома.

Джеймс надел свои «умные часы», стер сообщение от Томаса, не потрудившись его прочесть, и выставил параметры для пробежки. Пробежка обещала быть приятной, и он планировал растянуть удовольствие.

Он побежал по направлению к автостраде Кухио, выдерживая ровный ритм и пробегая мимо насупившихся под серой облачностью домов. Джеймс знал, что деревья над головой и лужайки, уходившие в сторону от дороги, были такие же зеленые и яркие, как акриловая краска. Он видел их накануне, пока они ехали к дому Наталии. Карлосу нравились жара и деревенская прелесть Пуэрто-Эскондидо, его сухой воздух, насыщенный солью и пылью. А Джеймс предпочитал атмосферу этой местности на берегу океана. Ханалеи напоминал почтовую открытку 1950-х годов, и, когда Джеймс пробегал мимо витрин магазинов, начальной школы и маленькой зеленой церкви, ему казалось, что он вернулся в прошлое. Он пробегал милю за милей, кроссовки топали по мокрому от дождя асфальту, и Джеймс позволил своему мозгу перенестись в те времена, когда он занимался футболом, бегал на короткие дистанции, оказываясь впереди остальных. Потом его мозг еще больше углубился в прошлое, в то время, когда они жили в штате Нью-Йорк.

Джеймсу было девять в тот День благодарения, когда он, Фил и друг Фила Тайлер наткнулись на мать и дядю Гранта, папу Фила, в сарае для дров. Их руки и ноги сплелись, одежда была в беспорядке. После минутного замешательства Тайлер схватил Фила за воротник и потащил прочь. Грант побежал за ними, умоляя сына подождать.

Мать расправила юбку и вцепилась в плечи Джеймса.

– Забудь то, что ты видел, – взмолилась она. – Твой отец не должен ничего узнать, и ты ничего не расскажешь Томасу. Пообещай мне.

Но мог ли он забыть такое? Мать тряхнула его, когда он не ответил.

– Обещай.

Джеймс пообещал, и не от него отец, в конце концов, услышал о матери и ее брате в дровяном сарае.

Филу еще в раннем детстве сказали, что мать бросила его, предоставив отцу в одиночку воспитывать сына. После того случая в сарае для дров Фил разыскал свое свидетельство о рождении. Он всегда думал, что у его матери и тети одинаковые имена. Но после того, как он увидел отца и тетку вместе, правда о родителях предстала перед ним в виде четкого почерка тети, который он мгновенно узнал, так как стал старше. Клэр Энн Мария Донато. К несчастью для Фила и всей семьи Джеймса, Тайлер снова находился рядом с Филом, когда тот нашел свое свидетельство о рождении. Прошло совсем немного времени, и правду узнали одноклассники Фила, вся их маленькая община и прихожане местной церкви. Вскоре в коридорах и кабинетах «Донато Энтерпрайзес», штаб-квартира которой находилась в то время в штате Нью-Йорк, заговорили о том, что произошло в День благодарения. Потому что новость о Гранте Донато и его сестре была слишком шокирующей, чтобы ее не распространять.