Только у кумы большую лопату возьму.

Кузя вскочил:

— Нет, нет! Что вы? Не положено.

Тетка втиснула Кузю Сойкина в плетеное кресло.

— Сиди, голубок. Сиди! Да я тебе сейчас такую траншею сооружу, что ахнешь. Самому твоему начальнику такое и во сне не приснится. Век будешь помнить тетку Матрену.

Она засучила по-мужски рукава кофты и, подмигнув племяннице — не упускай, мол, парня, — вышла за дверь. С улицы донесся ее напевный голос:

Ой редуты вы, редуты!

Земляной высокий вал.

На редуте при салюте

Меня милый целовал.

У Сойкина полегчало на душе. Тетка Матрена, конечно, не сапер, но на худой конец щель-то она откопает. Вот только бы сержант не пришел. Но вряд ли. От этого одиночного поста до позиции отделения больше километра, да и спешить с поверкой ему некуда. О «противнике» еще ни слуху ни духу.

Кузя Сойкин подцепил вилкой румяный блин, макнул в масло и, сунув в рот, зажмурился от удовольствия. «Ах, что за благодать! Вот повезло мне с этой теткой Матреной. И блинами потчует, и окоп — извольте. Однако же роет ли она?»

Сойкин выглянул в окно и расцвел улыбкой. Тетка Матрена вовсю шуровала на бугре лопатой. Ее уже не было видно в отрытом окопе. Только земля летела во все стороны.

— Копает тетушка, — кивнула вошедшая молодайка.

— Да, — радостно подтвердил Сойкин. — Не тетушка, а землеройная машина.

Внезапно откуда-то с большой высоты навалился гул самолетов. Кузя выскочил из-за стола. Свернутый вчетверо блин застрял у него во рту. В настежь распахнутое окно было видно, как с транспортных самолетов «противника» сыплются на луг танкетки. Три, четыре…

Сойкин опрометью кинулся на бугор. Но где же окоп? Где ячейка, которую приказал занять командир? Волосы у Кузи стали дыбом. Вместо окопа — подобие волчьей ямы.

— Готов редут, солдатик! — воскликнула рядом тетка Матрена.

Сойкин схватился за голову.

— Какой редут?

Танкетка, резко затормозив, остановилась у самого носа обескураженного Кузи. Из нее вышел майор — посредник с белой повязкой на рукаве.

Он посмотрел на пожилую женщину всю в песке, с лопатой, на чистого, без единого пятнышка земли солдата, на пшеничный блин, торчавший у него из кармана, и, покачав головой, только и смог сказать:

— Да-а…

…После тактических учений вопрос о Матрениных блинах рассматривался на открытом комсомольском собрании. Помнилось Кузе до мельчайших подробностей, что были тогда они необыкновенно вкусными. Теперь же от них стало полынно-горько и в горле и на душе.

Как мы водный спорт развернули

Не хвалясь скажу, что мы с Костей Севрюгиным любим оперативность и конкретность в комсомольской работе. Другие, получив задание, начинают рассуждать, думать, за помощью обращаются, а мы, не мешкая, хватаем сразу быка за рога.

Вот недавно не успел секретарь комсомольского комитета Жарков поручить нам развернуть работу водной секции в подразделении, как мы тут же со всем нашим горячим рвением взялись за дело.

Прежде всего составили проект резолюции, в которой напомнили молодежи о том, что разгар лета — самая благодатная пора для штурма речных просторов, что водный спорт — это кровное дело армейского комсомола, и призвали всех в бассейн, в пруды, на вышки для прыжков.

Потом мы написали резолюцию о водных эстафетах, массовых заплывах и снова призвали молодежь не терять драгоценное время, а начать целеустремленные заплывы.

После этого очень оперативно подготовили резолюцию о значении ультрафиолетовых лучей в закаливании организма солдата и предупреждении солнечных ожогов.

Следующая резолюция, которую мы сочинили, была посвящена развертыванию на голубых просторах спортивных игр, и в частности, водного поло.

Над резолюцией о гребле мы трудились в поте лица почти двое суток. Но зато из нее получилась, как говорится, соловьиная песня. Когда я читал ее окончательный вариант, Костя Севрюгин даже прослезился и сказал, что таких резолюций ему еще ни разу не приходилось слушать. А дело все в том, что, говоря о значении гребли, мы совершили экскурс в прошлое, напомнили о долбленых корытах, на которых плавали наши древние предки, подчеркнули важность овладения современными байдарками, каноэ и закончили песней про Стеньки Разина челны.

Новую резолюцию о нырянии и прыжках в воду не дописали: Жарков помешал. Нетерпеливый человек, между прочим. Не прошло и шести дней, как он уже пришел проверять, что мы сделали. Думал, наверное, что сидели сложа руки. Но когда мы выложили на стол все резолюции, взвесил их на ладони, покачал головой и сказал:

— Вот это да! Вот это развернулись!

Дольше всего читал Жарков последнюю резолюцию. И хотя она была не дописана, ее текст произвел на секретаря ошеломляющее впечатление. Он хлопнул по листам ладонью и воскликнул:

— Прекрасная резолюция! Хорошо о личном примере сказано. И стихи вставлены в нее к месту. Как это тут у вас говорится:

На здоровье не пеняй,

Не ругай погоду.

Сам решенье выполняй —

Прыгай смело в воду.

Жарков сунул резолюцию в карман и, обернувшись к нам, сказал:

— Вот так и сделаем, как в стихах написано. Завтра же проведем массовые прыжки в воду. Они действительно развивают смелость, решительность… И возглавите это дело вы. Вы — организаторы, вам и карты в руки.

В ночь перед прыжками мы с Костей долго не спали, ворочались с бока на бок, как бревна на воде, и поминутно спрашивали друг друга:

— Костя, ты о чем думаешь?

— О прыжках. А ты?

— И я.

— Прыгнем?

— Конечно, прыгнем.

Наступило воскресенье. На золотом песке гарнизонного пляжа расположились однополчане. В тени деревьев играл оркестр. Тихая, ласковая река оглашалась всплесками воды, веселыми голосами.

Раздевшись под ракитой, мы с Костей стояли у лесенки на вышку, посматривали друг на друга и улыбались. С жестяным рупором в руке подошел Жарков.

— Ну, готовы?

— Так точно!

— Тогда вперед! На вышку.

Мы посмотрели на трехметровое деревянное сооружение, поднятое над водой, и молча, точно на эшафот, полезли вверх: я первым, Костя за мной.

Вот и последняя ступенька, доска, повисшая в воздухе, а внизу — пропасть и серое облако качается на волнах. Мы стоим рядом. У Кости Севрюгина на лбу и маленьком, вздернутом носу мелкой росой выступил пот. Длинная тень от моих ног почему-то мелко вибрирует. С лужайки доносится громкий голос Жаркова, читающего нашу резолюцию о нырянии и прыжках:

— «Каждый комсомолец обязан закалять свою волю, вырабатывать у себя ловкость, смелость, храбрость и прочие качества, столь необходимые для солдата. Вперед же, товарищ, на водные вышки! Ударим по робости дружными прыжками».

Оркестр грянул марш. Солдаты закричали: