Так и не заехав домой и позволив себе, чтобы далеко не отстать от автоколонны – лишь немного пройти по свеженамытой плотине, Греков уже стал спускаться к машине, когда его окликнули. Молодой и худой бетонщик из ЗК, разравнивающий на склоне плотины лопатой серое месиво бетона, тут же и белеющее под солнцем, подняв голову и увидев, что Греков закуривает, поинтересовался у него:

– Это, гражданин начальник политотдела, какие у вас спички? Не «Победа»?

– А разве ты, Молчанов, куришь? – узнавая его, спросил Греков.

– Угадали, гражданин начальник политотдела, не курю. С тех пор как отец еще вожжами отучил меня, когда я скирду запалил, – но, увидев, что Греков собирается спрятать спички в карман и предупреждая его движение, он протянул руку: – Нет, вы сперва прочтите, что написано на ней.

Греков поднес коробок со спичками к глазам.

– Все что полагается и написано. «Победа» есть «Победа».

Молчанов покачал головой:

– Смотря как читать.

Другие ЗК вокруг них тоже приставили к ногам лопаты, прислушиваясь. Приблизился и охранник, поправляя автомат на плече.

– Что же там может получиться?

Молчанов с искорками в глазах спросил:

– А за это мне не добавят срок?

Греков протянул ему коробок.

– Не блажи, Молчанов. Если начал, то давай до конца.

Молчанов взял из его руки коробок и, подчеркивая на нем ногтем надпись, медленно расшифровал:

– Плотину обеспечим, если дадите амнистию.

Греков рассмеялся.

– В самом деле. – Но тут же, взяв из руки Молчанова коробок со спичками, он стал подчеркивать на нем ногтем надпись справа налево, вслух читая: – Амнистию дадим, если будет обеспечена плотина.

Теперь уже засмеялись и все другие ЗК, а с ними и конвоир. Один Молчанов остался серьезным.

– Ваш козырь старше.

Греков опять уже стал спускаться к машине на шоссе, когда его догнали слова Молчанова.

– Я, гражданин начальник политотдела, еще хочу спросить.

– Спрашивай, – Греков оглянулся.

– Если срок все пятнадцать лет, амнистию тоже могут дать?

Папироса у Грекова погасла, и он опять достал из кармана спички, раскуривая ее.

– Ты уже сколько отбыл?

– С зачетами?

– У тебя в школе по задачкам не одни только тройки были?

– Тут же, гражданин начальник политотдела, задачка совсем другая.

– А как ты думаешь, только начальник политотдела один и будет ее решать?

Молчанов вдруг улыбнулся, неожиданно сделав вывод;

– Значит, можно считать, ваш голос у меня уже есть.

– Ты, Молчанов, конечно, хитер, но все-таки смотри, как бы бетон у тебя не застыл.

– У нас он никогда не застынет, – повеселевшим голосом крикнул вслед ему Молчанов.

Уже посредине песчаного склона Греков увидел, как навстречу ему поднимается на плотину Вадим Зверев.

– А ты как в рабочее время сюда попал?

Вадим, отвернув обшлаг своей ковбойки, постучал ногтем по стеклышку наручных часов.

– Во-первых, Василий Гаврилович, у меня еще не кончился перерыв, а во-вторых, – он бесстрашно взглянул голубыми глазами на Грекова, – хочу своего бывшего школьного товарища повидать.

– А ты знаешь, что в контакт с ЗК, кроме как по производственным вопросам, запрещено вступать?

– Мы с ним от седьмого до десятого класса на одной парте всегда в контакте сидели. Простите, Василий Гаврилович, я с перерыва на эстакаду должен успеть. – И, обойдя Грекова стороной, Вадим Зверев опять стал подниматься наверх по откосу плотины.

Дойдя до конвоира, охраняющего на плотине бригаду из ЗК, он по-приятельски подмигнул ему:

– Ты, Юсупов, не забыл, во сколько у нас в воскресенье секция бокса?

– В семь, Вадим, – с живостью ответил конвоир. Разговаривая с ним, Вадим ковырнул носком, туфля на откосе плотины поверхность только что отглаженного лопатой бетона:

– Ай-я-яй, Молчанов, – попенял он, – кто же тебя учил так заглаживать бетон?

Молчанов, поднимая голову, враждебно ответил:

– Как заглаживаю, так и заглаживаю.

– Дай мне твою лопату, – сердито сказал Вадим Зверев. – Вот как. – И он стал показывать, как это надо делать.

– Тебе, Молчанов, не гордиться, а поучиться надо, – отходя от них, нравоучительно заметил конвоир.

– Ее теперь поселили в одном бараке с самыми хожалыми, – склоняя голову к Вадиму Звереву, заговорил Молчанов. – Ну с теми, которые в Москве к командированным в номера ходят. Здесь не как на воле, чтобы индивидуальный подход – всех в кучу валят. Но ей там никак нельзя. Она еще может какой-нибудь номер выкинуть, чтобы доказать, что раз так, то и она будет как все. Я ее знаю, Вадим.

– Давай работай, – размашисто передавая ему лопату, сказал Вадим, – а я возьму вот эту. – Он взял с деревянных носилок другую лопату.

– Она очутилась со мной в одной связке потому, что отца у нее убило на фронте, а отчим стал к ней приставать и, когда она ударила его ногой в живот, выгнал из дома.

– Лопатой, Молчанов, тоже можно так, что бетон будет как шелк, – громко сказал Вадим. – На мои руки смотри.

– Но она совсем не такая, как на словах. Если бы ее расконвоировали, она бы еще показала себя. Вадим, передай, чтобы она не беспокоилась зря. Нет, ты побожись.

– Еще чего не хватало.

– Ты не забудешь, Вадим?

– Я-то не забуду. – И Вадим вдруг закричал так громко, что конвоир счел нужным опять приблизиться к ним: – А вот ты, Молчанов, совсем забыл, что бетон, как живое существо. Смотри, он даже дышит. Бетон к себе нежного отношения требует. На, бери свою лопату, и чтобы плотина была как шелк.

– Учись, Молчанов, что тебе умные люди говорят, – вплотную приближаясь к ним, сказал конвоир.

Догоняя автоколонну, Греков увидел, что над степью опять нависает гроза. Уже по брезентовому верху вездехода зашуршали первые капли, а в стороне Приваловской горело и корежилось небо.

Выехав за пределы стройки, можно было убедиться, как за совсем короткое время – всего лишь за полдня – прибавилось в степи воды. Поднявшись на единственно еще не затопленную крутобережную дорогу, ведущую в район, Греков увидел сверху на всех откосах под кручей живое бурое месиво сгоняемых ею сюда со всей степи всяких мелких и больших тварей. Сплошь облепили они прибившиеся к подошве кручи коряги, бревна, ящики, мотовила жаток и комбайнов. Подъезжавшие на катерах спасатели бросали с палуб сходни, и зайцы, лисицы, сурки безбоязненно переходили по ним на судна, полагаясь на великодушие людей. И те не обманывали их надежд, переправляя на катерах и баржах по обводному каналу в обход плотины и опять выпуская в степь. Иногда лишь гремели выстрелы, приканчивающие взбесившихся на незатопленных островках и курганах волков. Вконец отяжелевшие скобы, коршуны, ястребы и орлы, снижаясь из подоблачья, уже совсем лениво выбирали себе какую-нибудь беззащитную тварь, чтобы, сложие крылья и камнем упав вниз, выхватить ее из шевелящейся массы. Кто-нибудь из спасателей, не выдержав, посылал им вдогонку выстрел, и тогда коршун или скоба, запрокидываясь и распластав крылья, плыли по новому морю с медленно затухающей в радужных зрачках синью степного летнего неба.