Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хлопцы расходятся по хатам. Один из них вытащил из кармана скаутскую ковбойскую шляпу и, сняв свой простой соломенный капелюх, с опаской оглядываясь по сторонам, надел ее на голову. Я поглядел ему вслед. Сделав два шага, хлопец чего-то испугался, снял шляпу и опять засунул ее в карман. Трус. Как Маремуха. А я вот свою надену, и никто мне ничего не сделает. Я смело надел Котькину шляпу – она велика мне – и пошел за ребятами.
Но Оська увидел это и сразу насупился.
– Сними! – приказал он.
– Ну и сниму. Мне не жалко…
Вчетвером мы зашли в Оськин двор. Удилище и сетка Петьки Маремухи по-прежнему стояли под крыльцом. Оськина мать сидела на завалинке и, сжав коленями макотру, лущила в нее прошлогоднюю кукурузу. Она терла один початок о другой. Золотистые зерна кукурузы глухо падали в большую, глазурью раскрашенную макотру.
Авксентий, одетый в домотканую коричневую коротайку, стоял тут же. За плечами у него виднелся все тот же двуствольный дробовик. Он собирался уходить.
Увидев нас, он спросил:
– Где были, хлопцы?
– Мы панычей городских лупили, тато, – ответил Оська, вынимая из-за пазухи петлюровский флажок. – Ох, и дали мы им перцу!
– Каких панычей? Тех, что с барабаном? Юнкеров ихних?
– Ну да, ну да, – запрыгал Маремуха, – юнкеров. Мы им палатки оборвали все чисто, шляпы забрали, – вот у Василя шляпа есть. Покажи, Василь, шляпу.
– А где вы били юнкеров? – спросил Авксентий.
– Под Медной горой, около речки, – сказал Оська, хвастливо размахивая скаутским флажком.
– Они не юнкера. Они скауты. Юнкера – те в юнацких школах обучаются, а это гимназисты, их готовят на подмогу Петлюре, – хмуро поправил дядьку Куница.
Но тот сказал:
– Знаю, знаю! Шпионы петлюровские малолетние в тех отрядах готовятся. Значит, это вы пальбу там подняли? А я голову ломал: откуда такой переполох? Из чего же вы стреляли? Я никак не мог разобрать. Не то обрезы, не то бомбы…
– Ага, ага, бутылочные бомбы, – хитро улыбнулся Оська.
– Бутылочные бомбы… Врешь. Откуда они у вас? Где вы их взяли?
– Да не взяли, а сделали, – объяснил я Авксентию.
– Верное слово, сделали, – подхватил Оська. – Насыпали извести в бутылки – вот и бомба. А как они удирали, тато! Кто в кусты, кто куда. Они думали – то настоящие бомбы. Мы у них там все порасшвыряли, а Куница…
– А кто велел тебе нападать на них? – вдруг сурово перебил Оську дядька.
– А мы сами… – начал Оська.
– «Сами, сами»! А ты знаешь, как вы могли нашкодить? Хорошо, хлопцы успели повытаскивать все оружие из пещеры, а то довелось бы расхлебывать вашу кашу.
– Они ж за Петлюру! – удивленный словами дядьки, сказал Маремуха.
– Ну и что ж? А за них могли и нас похватать. Пускай бы шли своей дорогой.
– Не похватают! Красные ведь близко, – ответил я дядьке. – Вы же сами говорили.
– Кто его знает, – неуверенно сказал дядька, – то все бежали в город, а вот недавно через село на Жмеринку опять проскакало шестеро петлюровцев. Я сейчас пойду сам побачу, как там, на шляху, а вы здесь осторожненько…
– А мы с вами пойдем, дядя, – попросил я Авксентия.
– Э, нет, на шляху теперь неспокойно, а мне еще Мирона захватить надо. Заходите в хату, повечеряйте – и в клуню. Оксана, собери-ка хлопцам ухи да вареников, – сказал дядька на прощание жене и ушел по направлению к Калиновскому тракту.
После ужина, когда мы переходили из хаты в клуню, я увидел, как по небу к Нагорянам подползали густые багровые тучи. Неужели тот рыжий хлопец правду сказал, что будет дождь?
МЫ ПОКИДАЕМ СЕЛО
Ночью в самом деле пошел дождь. Удар тяжелого грома разбудил нас. Через распахнутые двери клуни было видно, как вспыхивала молния, освещая влажные листья яблонь и слив. С кладбища сразу потянуло сыростью. Зарывшись в сухое сено, я слышал, как ливень хлестал по листве, как крупные дождевые капли, падая наземь, задевали листочки кустарника, молодую завязь плодов на фруктовых деревьях и обвитый повиликой сгорбленный плетень усадьбы Авксентия.
И в этом ночном дожде, и в молнии, то и дело поджигающей зеленовато-синим пламенем густое, черное небо, и в тяжелых раскатах страшного ночного грома, сотрясающего мокрую землю, было одновременно что-то жуткое и веселое.
Разбуженный ночной грозой, я долго не мог заснуть. Я вспомнил, что случилось за последний день, и было мне от этого радостно и чуть-чуть тревожно. Теперь, думал я, обязательно должны прийти красные. Если они не придут, мы пропали. Ни Котька Григоренко, ни его приятели-скауты не спустят нам вчерашнего набега.
Каково-то им сейчас на поляне у сломанного дуба? Вряд ли они успели уйти оттуда. Намочит же их ливень! Колышки палаток сломаны, брезентовые полотнища забрызганы известкой – мы здорово разорили скаутский лагерь, укрыться им негде.
А Марко Гржибовский? Вот бесится небось, что мы у него знамя его шпионское утащили! Не удалось Гржибовскому обучить скаутов, как надо одной спичкой разжигать костер, не смогли они доиграть до конца в «сыщиков и воров», не поели свой кулеш. Не спас их ни святой Юрий, ни богородица. Зря они пели свою хвастливую песню, вступая в Нагоряны.
Поливай их, дождь, сильнее, крепче, пусть на всю жизнь запомнится им этот поход!
А вот мне да похрапывающим рядом Кунице, Оське и Маремухе хорошо. Никакой ливень не прошибет эту плотную, крепко сшитую соломенную крышу. Под нами чуть колючее, пахнущее лесными полянами и ромашкой сено.
Кусачие былинки щекочут уши и щеки, залезают в нос, но я лениво отстраняю их и, прижавшись к мягкому толстенькому Маремухе, обняв его левой рукой, усталый и довольный, крепко засыпаю под этот радостный,