не спешу их выкидывать.

— Почему? — спросила Ольга. — Я почти все вышвырнула.

— Что-то мешает.

— Понятно что. Ты профессионал.

— Он milkscripter, Оля! А дорожит бумагой! — воскликнула Вера. — Это ли не нонсенс?!

— Я так чихала, когда совала книги в пакеты.

Протопопов пожал узкими плечами:

— Не могу сказать, что я дорожу бумагой. Я просто… как сказать… не хочу расставаться с…

— С прошлым! С прошлым!

— Да нет, Вера, это не совсем так. И я мало оглядываюсь на бумагу. Скорее вот что — валяется старый камень возле нового дома. И жаль его выбросить. Не потому что он с чем-то связан и что-то напоминает, а просто… потому что это — старый валун!

— У меня такое же чувство! — дёрнул массивной головой Телепнёв. — И я кр-р-р-райне редко читаю бумагу! Но не выбрасываю!

— А может, это поколенческие издержки? — спросил Киршгартен.

— Скорее всего! — закивала Вера и указала на приступившего к ухе Глеба. — Вот кто не будет оглядываться на бумагу!

— Я вообще не люблю оглядываться, — пробормотал Глеб.

— Знаете, дорогие, — продолжила Вера. — Чтобы завершить эту тему: я очень голодна. Я хочу есть новое. И только новое! Есть! Есть! Есть!

Телепнёв резко вскочил, опрокидывая стул:

— И сегодня — будешь!

— Мы тоже! Ради этого и приехали к вам! Будем!

Стул подняли, Телепнёв уселся на него.

— Пока я монологизировала, уха остыла? — Вера опустилась на своё место. — Извините!

Лурье зачерпнул ухи, попробовал:

— М-м-м! Самый раз! Уха фантастическая! Божья слеза!

— Очень вкусно… — попробовала Таис.

— Это не просто вкусно… это божественно… — заключил Протопопов.

— Наш Фока превзошёл себя, — пробормотала Ольга. — Без аберраций.

— Ну вот! Рецепт моей бабушки! — поднял палец Телепнёв. Киршгартен ел уху молча.

— А Ролан молчит! — громко прошептала Вера.

— Ролан, как тебе? Не очень? — Со смешком Лидия толкнула его в локоть.

— Я молчу, потому что нет слов. Слов нет.

— У меня тоже! — пробормотал Телепнёв.

— И спешу предупредить, что после ухи перед чтением ничего съестного не будет, — сообщила Вера.

— Коне-е-е-чно! — пропела Лидия. — Не ухой единой жив человек! Moloko!

Все стали есть уху.

— Веруша, спасибо за яркий спич, — пробормотала Лидия. — Подписываюсь под каждым словом.

— И я.

— И я.

— И я подписываюсь.

Вера, улыбаясь, ела уху:

— Спасибо… я несла что-то… слишком эмоционально…

— Так и надо!

— Вера, это даже не «новая послевоенная искренность», а — просто искренность. Мы все по ней скучаем за своими столами.

— Я бы всё-таки что-то добавила, — заговорила Лидия. — Верочка, ты сказала так прекрасно. «Я хочу есть!» Лучше не скажешь. Но, дорогие мои… дорогие мои молочные братья и сестры, наша цивилизация подарила нам milklit. Это… это настолько сильно и ярко, настолько сногсшибательно, что я не знаю, с чем это сравнить! Трудно. Когда появились смартфоны, это было, конечно, потрясением, рождественским подарком человечеству, но… нет! Нет!! Не-е-ет!!

Она с силой хлопнула ладонью по столу.

Все перестали есть.

— Нет! Нет! Нет!

Лидия с досадой покачала головой, покусывая губы. Её широкое лицо снова побледнело, черты заострились.

— Я несу чушь, банальщину, простите. — пробормотала она.

— Лида, дорогая… — начал было Телепнёв.

— Нет! — повторила она с нервным выдохом. — Какие слова могут выразить то, что дало нам молоко? Нет таких слов. И не будет. А посему…

Она приподнялась со стула, расстегнула свою блузку тёмно-брусничного цвета, расстегнула чёрный бюстгальтер, резким движением сняла его и бросила на пол. Распахнула блузку. Её полная грудь с небольшими розовыми сосками обнажилась. На груди и животе у Лидии белела, переливаясь, живая татуировка: водопад молока, зародившись в грудине, ниспадает ниже и обрушивается на обнажённую девушку, подставившую своё тело под белый поток. Девушка купалась в молочном потоке. Её стройная смуглая фигурка и изливающийся сверху, строго вертикальный, геометрически ровный водопад контрастировали с полноватым телом Лидии.

— Я это сделала на прошлой неделе, — произнесла она.

Все, кроме Лурье, сидели оторопев.

Он же протянул к жене свои ладони и стал медленно ими хлопать. Эти равномерные хлопки гулко зазвучали в тишине столовой.

Телепнёв восторженно тряхнул головой, вскочил и зааплодировал.

— Браво, Лидия! — воскликнула Таис и захлопала в ладоши.

Все, за исключением Глеба, зааплодировали. Замерев с ложкой, полной ухи, он смотрел на тело Лидии.

— Лида, ты… ты валькирия milklit! — пророкотал Телепнёв и издал победоносный клич.

Протопопов, Таис, Киршгартен, Вера и Лурье приветственно закричали на разные голоса.

— Это… великолепно! — качал головой Протопопов, яростно аплодируя. — Ве-ли-ко-лепно!!

Шум и аплодисменты заполнили столовую. Глеб вылил уху из ложки в тарелку, откинулся на спинку стула, вложил два пальца в рот, попытался свистнуть, но у него не получилось.

— Вот так! — произнесла Лидия, наклоняясь за бюстгальтером.

Но муж опередил, поднял. Она оделась под неугасающие аплодисменты.

— Лидочка, ты всё сказала! — радостно смеялась Вера. — Всё!

Ольга тоже хлопала, но молча и без улыбки.

— Надеюсь! — нервно усмехнулась Лидия, застёгиваясь.

— Ты всем перебила аппетит! — улыбался довольный Лурье, целуя руку жены.

— Наоборот! — воскликнул Телепнёв.

— Наоборот! — кивала Вера.

— Наоборот! — серьёзно поглядывал на всех Киршгартен.

— Bon appétit! — произнесла Лидия, беря ложку. — Я должна была вам показать.

— Непременно!

— Обязательно!

— Это… сильно, Лида!

Все набросились на уху.

Телепнёв первым расправился с ней и показательно облизал ложку:

— Trés bon!

— Добавки не будет, — сурово предупредила Вера.

— Знаю. Даша! Зови Фоку!

Даша ушла на кухню.

В столовую вошёл Фока в не очень новом поварском халате и колпаке.

Телепнёв встал и молча поклонился повару. Все зааплодировали. Фока приложил пухлые, голые по локоть руки к пухлой груди и ответно поклонился. Было ясно, что у Телепнёвых это уже сложившийся ритуал.

— Дашенька, уносите уху от греха! — распорядилась Вера.

Даша исполнила.

Когда гости доели уху, Телепнёв улыбнулся и обвёл всех торжественным взглядом:

— Готовы?

— Всегда готовы! — ответила за всех Таис.

— Тогда — прошу!

Он встал и пошёл из столовой. Все двинулись за ним.

— Пойду постреляю, — пробурчал Глеб с недовольным выражением лица.

— Иди, иди, сынок. Дело хорошее. — Отец любовно взъерошил ему волосы.

Глеб отправился на стрельбище через веранду. Остальные последовали за Петром Олеговичем. Громко ступая тяжёлыми ногами, он поднялся по лестнице на второй этаж, приложил ладонь к матовому квадрату на двери своего кабинета. Пропищал сигнал открывания замка. Телепнёв распахнул дверь, посторонился, косолапя и сделав пригласительный жест рукой:

— Прошу!

Вера, Ольга, супруги Лурье, Протопопов, Таис и Киршгартен вошли в кабинет.

Он был вполне себе большим. Посередине кабинета, устланного китайским ковром с изображением горного пейзажа с водоёмом, стоял прямоугольный, тумбообразный стол из светлого ясеня. Стол был совсем простым, без украшений — только ровные деревянные плоскости, грани и углы. К столу был придвинут простой дубовый стул с высокой спинкой и на колёсиках. На