Что касается Сола Пензера, я не был посвящен в выданные ему инструкции, но знал, что он получил фотографию, присланную Хестер Ливси по просьбе Вулфа, и подозревал, что Сол бродит по городу, предлагая прохожим угадать, кто на ней изображен.

Отчеты о передвижениях Хестер и Самнера, представленные Гором, Даркином, Кимсом и Кэтером, даже не стоили упоминания. Четверо наших работничков неплохо проводили время, потому что полиция тоже висела на хвосте у парочки, а в компании бегать по следу всегда веселее.

Я вовсе не издеваюсь. Не могу себе этого позволить: затянувшийся штиль не дал мне шанса отличиться больше всех остальных. Время от времени я исполнял микроскопически мелкие поручения, но в основном убивал время в отделе фондов на Уильям-стрит, пытаясь кого-нибудь подначить.

Дома я только завтракал, потому что работать приходилось сверхурочно. Вечером в понедельник я сводил Розу пообедать и потанцевать. Во вторник проделал то же с Гвинн Феррис. В среду пытался вытащить Хестер.

Сначала она согласилась пойти, но пару часов спустя нарушила обещание, объяснив, что пыталась отменить другую встречу, но не сумела. Я подозревал, что Самнер Хофф опять принялся разбираться с делами и, если я отважусь предпринять новую попытку назавтра или днем позже, надо мной лишь посмеются.

Не желая выработать комплекс неполноценности, я пошел на попятный и обратился к многообещающему новому источнику сплетен в лице толстухи по имени Элиз Граймс. Она оказалась бесполезна во всех отношениях. И в четверг я снова развлекал Розу, а в пятницу – Гвинн. Все попытки выудить из них что-то новенькое пропали втуне, и лишь несгибаемая самодисциплина позволила мне убедить себя в том, что это нормально, совершенно естественно – включать расходы на девиц в счет, представляемый клиенту.

В течение недели мы с Вулфом трижды пускались в жаркие споры насчет Хестер Ливси и Самнера Хоффа. Первый спор я проиграл, отстаивая мнение, что нам следует отдать обоих на растерзание полиции. Вулф уперся намертво. Во-первых, сказал он, Кремер будет зол и подозрителен из-за того, что мы так долго скрывали от него факты. Во-вторых, не примется за эту парочку всерьез, не зная наверняка, что мы не затеяли нечистую игру и что Сол не врет. Наконец, даже если Кремер примет слова Сола за святую истину, Хестер с Хоффом едва ли откажутся от своих, а одно слово не выстоит против двух. Как ни жаль, пришлось с ним согласиться.

Два других спора закончились вничью. Я настаивал на повторном допросе Хестер и Хоффа, самолично вызывался по отдельности доставить их в офис, хотят они того или нет, лишь бы Вулф пропустил их через свои жернова. Он же уверял, что эта затея безнадежна. Ему не от чего отталкиваться, сказал он. В нашем распоряжении имеется лишь незначительный факт, о котором эти двое сговорились лгать, не смущаясь тем, что это для нас очевидно. Патовая ситуация, из которой нет выхода. Я возражал Вулфу, доказывая, что их ложь – единственная зацепка, которую мы сумели добыть, и он обязан хотя бы потянуть за эту ниточку. Он же твердил одно: нет, и все. В то время мне казалось, что Вулф упрямится просто из чувства противоречия, но он, возможно, уже вынашивал замысел эксперимента, на который отважился вечером в воскресенье, и не желал все испортить.

По крайней мере, лень тут ни при чем. Он действительно работал. Мне не пришлось долго убеждать Вулфа в том, что директора и начальники отделов тоже требуют внимания. Он даже воспользовался моим советом, и утром во вторник я имел удовольствие отыграться на Эммете Фергюсоне. В самом начале нашей телефонной беседы тот пытался отфыркиваться, но несколько тщательно подобранных оскорблений быстро поставили его на место, и ровно в два часа дня Фергюсон вломился в кабинет Вулфа со сбитым набок десятидолларовым галстуком от Амоса Сулки[10], рассыпая угрозы и готовясь к решительному сражению. Вулф потратил на него два часа, и когда Фергюсон вырвался на волю, две вещи стали окончательно ясны. Первое: зловредный тип сделает все возможное, чтобы ни Вулф, ни я никогда, нигде, ни при каких обстоятельствах не получили новых клиентов. Второе: если мы с Вулфом выбьемся из сил и захотим положить конец обрыднувшему расследованию, хоть кого-то упрятав за решетку, долго спорить о кандидатуре на роль козла отпущения нам не придется.

Я бы сказал, что все занятые расследованием смерти Нейлора за целую неделю так ничего и не добились. Все, кроме меня. Мало того что мне выпала превосходная возможность изучать женскую природу за счет клиента (отрадная для любого детектива, не достигшего восьмидесяти), я еще получил сезонные абонементы на игры «Джайентс» и «Янкиз». И вовсе не почтой или курьером. Сесили принесла их сама.

Вернувшись домой в четверг вскоре после полуночи, я обнаружил, что Вулф еще не спит и читает, сидя за столом в кабинете. Как ни странно, всего одну книгу.

Завидев меня, он проворчал:

– Где ты был?

– Я говорил вам, что собираюсь провести вечер с Розой. Когда-то – такое впечатление, что месяцы назад, – мне казалось, она считает убийцей Мура своего мужа. Теперь я склоняюсь к мысли, что она провернула это дельце сама. Энергии и жизнелюбия ей не занимать.

Вулф аж содрогнулся:

– Оранжерейная картотека недопустимо запущена, а эти записи нужны Теодору.

– Вне всяких сомнений, – согласился я. – Но что я могу поделать, если нам подвернулся такой сложный случай? Приходится работать сутки напролет. – Я сладко зевнул. – Вы сами устроили меня на работу в «Нейлор-Керр». Сами распорядились использовать по назначению мои органы, как подскажет случай и в силу моих способностей. – Я снова зевнул. – Пожалуй, двину на боковую.

– Нет. Сюда едет миссис Пайн. Она сообщила по телефону, что хочет вручить тебе билеты на бейсбол. Я ответил, что ты вернешься с минуты на минуту.

– Господи! Разве вам не… вы не оставите нас наедине?

– Нет. Я хочу с ней встретиться. И потом, она явно хочет того же. Какого еще черта ей взбрело бы на ум дарить тебе билеты на бейсбол?!

С этим утверждением я был готов поспорить и даже присел, чтобы яснее изложить свои доводы, но, прежде чем с языка сорвалось хоть слово, мне снова пришлось встать на звонок. Я вышел в прихожую, глянул в одностороннее стекло и пригласил гостью войти.

Протянув руку, она обменялась со мной крепким дружеским пожатием, одарила теплой цветущей улыбкой, окинула испытующим взглядом и кивнула – себе, не мне –