Каменные стены, размягченные сыростью, испещряли надписи, и Нокс, чтобы убить время, принялся их читать. Однако его мысли занимало совсем другое. Только Огюстэну было известно, что он отправился к Костасу. И фотографии, которые он обнаружил в папке, давали ему мотив. Но Огюстэн — его самый близкий друг, и Нокс никогда не встречал людей, которые были бы более преданы друзьям, чем француз. Он ни за что бы его намеренно не выдал. Значит, причину нужно искать в чем-то другом.

Прошло не меньше часа, когда дверь наконец открылась, и полицейский кивком велел ему выходить. Он прошел через комнату отдыха, где полицейские смотрели футбол на висевшем на стене экране, а затем по узкому коридору — в помещение для допросов, где сел на стул возле деревянного стола. Через минуту появился тучный полицейский с блокнотом в одной руке и пачкой сока в другой.

— Что происходит? — с вызовом спросил Нокс.

Полицейский уселся, будто не слышал вопроса, написал имя Нокса и посмотрел на часы, чтобы зафиксировать время. Для человека такой комплекции у него был на редкость аккуратный почерк.

— Меня зовут Фарук, — представился он. Нокс не удержался и хмыкнул — имя Фарук давалось человеку, который мог отличить правду от лжи. Фарук внимательно на него посмотрел: — Значит, вы понимаете по-арабски.

— Более-менее, — ответил он и тут же понял, что выдал себя. — А вы говорите по-французски, так ведь?

Фарук хитро ухмыльнулся.

— Более-менее, — признал он. — Вы давно живете в Египте?

— Десять лет.

— Я могу взглянуть на ваши документы?

— Они у меня не с собой.

— Если вы прожили здесь десять лет, то должны были бы знать, что их надо постоянно иметь при себе.

— Я могу съездить за ними, если хотите.

Фарук побарабанил ручкой по блокноту, размышляя, с чего лучше начать.

— Скажите мне вот что, мистер Нокс, — заговорил он, — вчера вы попали в серьезную автомобильную аварию и потеряли сознание. Вас привезли в больницу, что представляется вполне разумным местом для раненого человека после аварии. Этим утром вы совершили побег. Почему?

— У меня нет страховки. А расценки там запредельные.

— Мистер Нокс, вчера погиб человек. Вы находите это забавным?

— Нет.

— Тогда я спрошу еще раз: почему вы бежали?

Нокс помедлил. Правда будет выглядеть невероятной, но попробовать стоило.

— В мою палату вошел человек, — ответил он, — и пытался убить меня.

— При том что вход в палату охранял один из моих людей?

— Он накрыл мне лицо подушкой.

— Вы думаете, я поверю в это?

— А зачем еще мне нужно было бы убегать?

Фарук снова побарабанил ручкой.

— Опишите мне этого человека.

— Было темно. И я пережил сильное потрясение.

— А почему не позвать на помощь?

— Я пытался, но не было голоса, и я не мог говорить. Но мне удалось опрокинуть стойку для капельницы. Больше я ничего не мог сделать. Прибежал ваш человек. Затем он привел медсестру. Она поставила стойку на место. Я хотел ему сказать, но… — Он беспомощно показал на горло. — Спросите своего полицейского, если не верите.

Фарук пристально смотрел прямо в глаза Нокса, стараясь заставить его отвести взгляд, но тот его выдержал.

— Подождите здесь, — сказал Фарук, поднимаясь. — Я ненадолго.

От страха при виде приготовлений Халеда и его подчиненных в животе у Гейл закололо, будто разыгралась язва. Она уже видела в глазах Халеда решимость убить. Она не сомневалась, что он без колебаний убил бы их всех, не зазвони телефон Стаффорда. Она знала, что ее жизнь зависит от того, что он решит.

Нассер и Абдулла разорвали простыни на узкие полоски и обмотали ими свои лица, оставив узкие щели для глаз и ноздрей, сразу превратившись в людей, внушающих ужас своей анонимностью, Фейсал вскрыл упаковку нового диска и вставил его в камеру Лили. Халед закончил составлять обращение и подошел к ним.

— На колени! — приказал он. Они послушно опустились на колени. — Читай! — велел он, сунув бумагу Гейл.

Она взглянула на записку и, увидев, что на ней наспех написано по-арабски, с тревогой подняла глаза:

— Я не понимаю.

Ствол «вальтера» уперся ей в переносицу.

— Читай!

— Не делайте этого! — сказал Стаффорд.

Халед с размаху стукнул его по щеке пистолетом с такой силой, что тот закричал от боли и повалился на бок. На руке, которой он машинально прикрыл щеку, показалась кровь. Стаффорд медленно убрал руку и в шоке не сводил с нее взгляда невидящих глаз. Халед направил пистолет на него, но смотрел на Гейл.

— Ты прочитаешь, — сказал он.

— Да, — согласилась она, чувствуя, что вот-вот лишится чувств от ужаса происходящего.

Он отошел назад и встал за Фейсалом, скрестив руки, совсем как продюсер низкопробного фильма, а Нассер и Абдулла с замотанными тряпкой лицами заняли места позади пленников, держа оружие на груди. Стаффорд снова поднялся на колени — из рассеченной ударом щеки текла кровь. Халед постучал Фейсала по плечу. Загорелся красный огонек, показывая, что запись включилась. Офицер кивнул Гейл, давая команду начинать. Это был, возможно, ее последний шанс связаться с внешним миром. Она устроилась поудобнее, подтянув под себя ноги, выпрямилась и расправила плечи. Она переложила листок в левую руку и подняла правую, чтобы подчеркнуть драматизм момента.

— Мы — пленники Исламского братства Асьюта, — начала переводить она. — Наши похитители обращаются с нами хорошо. Они обещают обращаться хорошо, если не будет предпринято попыток разыскать нас. Они обещают отпустить нас, не причинив никакого вреда, если на свободу будут выпущены их братья, ложно обвиненные в убийстве двух девушек, и с них будут сняты все обвинения. Если их не отпустят в течение четырнадцати дней, то Исламское братство Асьюта снимает с себя всю ответственность за последствия. Хвала Аллаху!

Огонек записи погас. Халед ее просмотрел и удовлетворенно кивнул. Фейсал вынул диск и передал его начальнику. Он осторожно взял его за края, чтобы не оставить отпечатков, и вложил в упаковку. Сердце Гейл лихорадочно забилось от волны накатившего ужаса. Она поняла, в чем заключался план Халеда, и если он собирался их все равно убить, то сейчас было самое время.

— Ну как? — спросила Ясмин, встречая Нагиба на пороге. — Как прошел день?

Нагиб понимал, что именно хочет узнать жена. Ее интересовало, нашел ли он убийцу и в безопасности ли их дочь.

— Неплохо, — ответил он.

Ясмин поцеловала Хуснию в макушку.