– А… а ваш зять? Он тоже так думает?

– Пока он никак не думает, но вот увидишь, мы сумеем его уговорить. Более того, полагаю, если немного с тобой поработать, уговаривать не придется. Главное, что мне нужно – твое согласие. И твое обещание присмотреть за девочками. Я не прошу становиться матерью, это было бы чересчур, но хорошее отношение, забота о здоровье и воспитании, образование и выход в свет. Взамен ты получишь жизнь на таком уровне, которого прежде и не представляла. Поверь, это хорошее предложение.

Алина поверила. И согласилась, потому что огонек внутри подсказал: согласиться будет правильным. Стефания, услышав ответ, обрадовалась. Неужели она опасалась отказа?

– Ты не пожалеешь. Теперь главное – поскорее поставить тебя на ноги…

И у Стефании это получилось быстрее, чем у врачей. Спустя неделю Алина переехала жить на съемную квартиру. Спустя полгода, уже изменившаяся и мало похожая на себя-прошлую, «случайно» познакомилась с Павлом.

Три месяца игры. Предложение, заставившее Стефанию облегченно вздохнуть. Свадьба.

– Сразу после свадьбы она слегла. Стефания знала про рак и потому спешила, и держалась, наверное, лишь силой воли. Она часто приговаривала, что у князей Батори дух властвует над телом, а не наоборот… Да, вы ведь это хотели услышать? Стефания, как и Павел, была урожденной Батори и гордилась этим. От нее мне и достался гребень.

По лицу Дарьи Федоровны легко читать вопросы, и легко же отвечать на них, пусть ответы эти чем-то похожи на исповедь.

– Она передала гребень перед самой смертью. Не подарок, скорее очередное задание. Мне следовало беречь реликвию до достижения Татьяной двадцати одного года. И я собиралась исполнить его! Мне незачем было врать. Стефания сделала все, что обещала, и даже больше. Вряд ли она могла предположить, что Павел умрет, и я останусь одна с девочками. Но… но когда-нибудь я тоже умру. И встречу по ту сторону жизни Стефанию Батори, которая спросит меня, почему я не сдержала слово. И я хочу знать, что ей ответить. Вы верите, будто там, за порогом, что-то есть?

– Нет, – ответила Дарья Федоровна, сминая в горсть подол своего нелепого платья. – Не верю.

– Странно. В ваших-то обстоятельствах… но вы же не за этим сюда пришли. Вам хочется узнать про гребень, верно? Спрашивайте, и я расскажу. И даже если спрашивать не будете, то расскажу. Хотя вы не верите в жизнь после смерти, а значит, вряд ли поверите в сказку о вечной молодости.

Госпожа из замка Чейте

Ладислав Бенде покачивался в седле. Он свысока взирал и на равнину, раскинувшуюся перед ним, и на замок, выглядевший издали маленьким, и на спутников. Чаще всего задерживался взгляд его на прекрасной Эржбете, и екало сердце в груди, не то от страха, не то от томления.

Многое слышал Ладислав про паучиху из Чейте. И слухам тем не то чтобы не верил, скорей напротив – они манили его, добавляли остроты в унылое бытие.

Хороша была Эржбета Батори. Прекрасней дочерей. Моложе самой весны. И белое лицо ее не нуждалось в пудре, как темные, гладко зачесанные волосы – в краске из сажи. Черной птицей летела она впереди свиты. Развевалась конская грива знаменем, разлетался расшитый чепрак, но всадница оставалась недвижима, будто находилась она в каком-то ином месте. Изредка Эржбета позволяла себе обернуться и тогда смотрела на Ладислава. Обещанье читалось в глазах ее. И тогда разгоряченная кровь заставляла схватиться за плеть, обрушить оную на конские бока.

Скорей!

Встречавшиеся на пути крестьяне спешно убирались с дороги, и лишь одна старуха застыла столбом. Но не сбила ее грозная владычица Чейте, осадила коня, подняв на дыбы.

– Убирайся! – крикнула она. И раздулись гневно ноздри, а глаза полыхнули пламенем.

– Уйду, – спокойно ответила старуха. – Уйду, но скажи мне, госпожа, куда ушли мои дочери?

– А мне откуда знать?

– Пятеро их было у меня, славных, словно пташечки. Работящих, будто пчелки. Но пришел твой человек и поманил старшую в замок. Полетела она, понеслась за песней его. И не вернулась. А твой человек снова пришел и забрал двоих. И месяца не прошло, как сказал, что умерли они.

– Случается, – прошипела Эржбета. И свита ее растянулась, обступая старуху.

– И последних девочек забрал он. Силой забрал, ибо не хотела я отдавать, прятала. Зачем тебе мои дочери?

– В замке много людей. Я не должна знать их всех.

– Но ты знаешь! – старуха вытянула корявую руку и палец коснулся конской морды. – Ты знаешь! И все знают! Боится Эржбета из Чейте состариться. Откупается от времени кровью невинных!

Ладислав тронул коня и подъехал ближе, чем раньше смел.

– Ты смотришь на меня, добрая Эржбета. Ты думаешь, кто из тех, убитых тобой, мои дочери? И что я смогу? Ничего не смогу! Ты госпожа, а я твоя рабыня. Ты сильна, а я слаба. Ты молода, а я стара. Да только краденая это молодость!

– Замолкни!

– Краденая, – продолжила старуха, расплываясь в улыбке. Показала поточенные язвами десны, черные пеньки зубов и белый тяжелый язык. – Краденая! Придет время, и заплатишь ты за слезы женские! Придет время!

– Она безумна, – сказала Эржбета, отворачиваясь. – Она просто безумна. Держи.

На землю упала золотая монета, яркая, как солнце.

– Купи себе еды. Купи одежды. И успокойся, бедная женщина. Я не трогала твоих дочерей.

– Откупаешься? От судьбы не откупишься! Ты знаешь это, госпожа из Чейте! Знаешь, что пройдет совсем немного времени, и ты станешь такой же, как я. Хуже меня! Ворованное придется вернуть.

И Ладислав ударил, отвернувшись. Дернулась в ладони рукоять плети, хрустнуло что-то, хлюпнуло. И старушечий крик заставил свиту вздрогнуть. Загомонив, сомкнулись люди, толкая друг друга. И только кони храпели да норовили ухватить друг друга. Когда же расступились все, старухи не стало. Куча грязного тряпья лежала на дороге, и следили за ним подобравшиеся собаки.

– За вас, госпожа, – сказал Ладислав, облизывая губы. И Эржбета улыбнулась. Ему, и только ему улыбнулась!

– Эта сумасшедшая заслужила! – запоздало крикнул кто-то со спины. А хозяйка Чейте поманила Ладислава. Он подъехал, не сводя восхищенного взора.

– Ради вас я готов на все! – сказал и испугался, ибо мелькнуло в черных глазах нечто необъяснимое, будто сама темнота посмотрела на Ладислава.

– Я запомню, – пообещала Эржбета. – Я отблагодарю.

И сдержала слово.

– Любишь ли ты меня? – шептала она, прижимаясь холодным змеиным телом. Оплели шею руки, прижались к губам губы, готовые поймать слова. Они глотали их, как кот глотает пташек, и в пустых черных глазах разворачивалась бездна.