Неприятное чувство, но – увы! – знакомое…

Дарт повернулся и посмотрел на Нерис.

Она опустила глаза.

Терраса рядом с комнатой, в которой совещались старейшие, была широка и пустынна. С одной стороны вздымался склон каменистого холма, в котором через равные промежутки зияли обрамленные арками отверстия; с другой, за двойным рядом деревьев, синело озеро. У входов, ведущих в подземный лабиринт, рос кустарник с большими голубоватыми цветами, а кое-где, звеня и журча, струился со склона водопад и, оборачиваясь ручьем, пересекал террасу. Над ручьями горбатились деревянные мостики, очень узкие и без перил, но стражи, сопровождавшие Дарта, под ноги не глядели – видимо, в силу привычки.

Процессия двигалась неторопливо: первой – Нерис, шагавшая в гордом одиночестве, за ней – Нарата с гостем, а в арьергарде – троица серых беретов, тащивших скафандр и небольшой, обтянутый кожей барабан. Эти стражи скорее всего не стерегли и не охраняли, а являлись почетным эскортом, придававшим шествию необходимую пышность. Но ради кого? Кому предназначался сей почет? Достойному Нарате, просветленной шире или Дважды Рожденному маргару?

Впрочем, соображения престижа Дарта не волновали, и размышлял он совсем о другом. Скажем, о Нерис; история с ней завершалась, что было, в сущности, неплохо – ведь всякое чувство, самая жаркая страсть, имеет конец, и вся проблема в том, когда и как эта страсть умирает, вместе ли с человеком через тридцать-сорок лет или в иные моменты, назначенные судьбой. Анхабы, почти бессмертные в понятиях землян, могли считаться иллюстрацией подобных мыслей: их долгая жизнь полнилась гибелью привязанности и любви, дружбы и сердечных обязательств. Отсюда следовал неоспоримый вывод, что и любовь Констанции – если уж она имела место – не будет вечной и не затянется до гробовой доски.

Или все обстояло не так? Возможно, тридцать или сорок лет были в глазах Констанции столь ничтожным сроком, что думать о перемене чувств не приходилось? Срок и в самом деле невелик, но существу земной природы его хватило бы. «Вполне хватило бы, – подумал Дарт. – Тридцать лет счастья! Что еще нужно человеку?»

Кроме этих пронизанных легкой грустью размышлений, ему хотелось бы остаться тет-а-тет с Наратой и поговорить о зернах бхо, о Детях Элейхо, о поджидавших в дыре опасностях и других практических моментах ремесла маргара. Ему казалось, что старик поделится с ним информацией и не будет слишком удивлен расспросам о вещах, которые полагается знать охотнику за древними сокровищами. Нарата был проницательным человеком и, вероятно, сделал собственные выводы из рассказов Нерис, а это значило, что в голове у него больше, чем на языке. Впрочем, какие б его ни терзали сомнения о принадлежности гостя к маргарам, вида он не показывал.

Замедлив шаги, чтобы отстать от Нерис, Дарт повернулся к старцу и спросил:

– Куда мы идем, почтенный?

– В мое скромное жилище. – Огладив плешь, Нарата заметил: – Очень скромное, сынок, но удобное и просторное. Ты проведешь там цикл-другой, пока наша доблестная Аланна готовит воинов к походу. Надеюсь, ты не против?

– Нет, сир. – Дарт поглядел на Нерис, которая с достоинством шествовала впереди. – Твое гостеприимство распространяется и на нее? – Само собой, раз я имею счастье быть ее отцом. И это, быть может, самая крупная из моих ошибок… – Нарата лукаво сощурился. – Зато в объятиях ее матери я приобрел полезный опыт и больше ни одной из женщин не даровал ни жизни, ни детей. И потому я жив, хотя и стар. Во всех Лиловых Долинах не сыщется десятка моих ровесников, ибо плоть мужская слаба, и то, что продляет в разумных пределах жизнь женщины, не слишком полезно для мужчины. Клянусь своим глазом, выжженным соком хрза!

По губам Дарта скользнула усмешка.

– Кажется, глаз тебе выбили в схватке с тьяни? Или я ослышался?

– Сказать по правде, и то и другое не соответствует истине, – заговорщицким шепотом сообщил шир-до. – А истина выглядит гораздо хуже: глаз мне выцарапала шира… нет, не дочь, а мать, – добавил он, заметив, что гость косится на Нерис. – Я стар, а мать ее до сих пор молода, красива и привлекает мужчин, хотя ей немного от них радости – она слишком часто продляла жизнь и приносила детей… Ну, прости ее Предвечный! Я рад, что она прислала дочь, а сама осталась в Трехградье. Никогда не рискну там показаться!

– Но почему же?

Старец приподнял полу длинной туники, перешагнул через корень, а затем, бросив на Дарта задумчивый взгляд, сообщил:

– Видишь ли, сын мой, у меня остался только один глаз. И я им очень дорожу!

Терраса свернула в долину между двумя крутыми холмами и раздвоилась на пологий спуск и столь же пологий подъем. Путь, видимо, был известен Нерис; без колебаний она направилась к нижней террасе, под которой журчала полноводная речка, сбегавшая к озеру. Проходы в лабиринт тут попадались чаще, и над ними были растянуты цветные тенты с подвешенными к столбикам сандалиями, туниками, накидками, всевозможной посудой, фляжками, украшениями из перьев и раковин, коврами из древесной коры и огромными погребальными орехами. «Торговая улица», – понял Дарт, взирая на толпившихся у лавок жителей. Их оказалось несколько сот; большей частью рами, но попадались данниты, карлики-тири и еще какие-то существа, вполне гуманоидного обличья, рослые, с мощной грудью и вытянутыми ниже плеч ушами. Ушные мочки были подвижны, и он заметил, что кое-кто из длинноухих таскает там всякое добро – джелфейры, связки раковин, трубки из полых костей и даже фляги, свисавшие на ремешках.

Страж с барабаном вышел вперед, грохнул палкой в туго натянутую кожу и закричал:

– Дорогу просветленной шире из Трехградья! Дорогу почтенному Нарате! Дорогу маргару, защитнику ширы!

«Вот и понятно, кто есть кто», – с ухмылкой подумал Дарт. Его помянули третьим – отличный показатель, если учесть, с какими важными персонами он свел знакомство.

Теперь процессия удалялась от озера и двигалась вдоль лавок, торговых складов и кабачков, сквозь расступавшуюся толпу, сопровождаемая блеском любопытных глаз, негромким шепотком, поклонами и приседаниями. Дарт впервые видел столько людей сразу – не даннитов и не тьяни, а существ, подобных ему самому, – и это, словно арбалетный спусковой крючок, швырнуло в цель стрелу воспоминаний. На миг ему почудилось, что он в земном городе в каких-то далеких и неведомых краях, в городе, где не возводят стен и башен, не носят камзолов и шляп, но все остальное знакомо: есть улицы, лавки, харчевни, есть речка с мостом, что переброшен над чистыми водами, есть девушки с цветами в волосах, шумные стайки детей и подростков, есть женщины и мужчины, ремесленники и торговцы и даже стражник с барабаном… Но тут навстречу попалась компания даннитов, и наваждение рассеялось.

Синеглазая девушка бросила ему цветок. Дарт коснулся губами лепестков, потом заложил за ухо упругий серебристый стебель.

– Кажется, в Лиловых Долинах любят маргаров…