Джей Маркс, теперь уже в качестве советника, раз в неделю обедает с Дэвидом Рейце. Этот спокойный улыбчивый человек, до сих пор любящий лудить и паять что-нибудь в экспериментальной лаборатории, возглавил LIGO в 2011 году. Барри Бэриш, Джей Маркс и Дэвид Рейце навсегда останутся в истории эксперимента как выдающиеся руководители, каждому из которых приходилось в свое время преодолевать самые различные трудности. Однако для описания их лет руководства проектом требуется куда меньше слов, чем для описания предшествующих периодов, полных рисков и потрясений.

Сегодня международное сообщество LIGO объединяет более тысячи ученых и инженеров. В мире есть и другие инструменты – подобные, но менее мощные. В первую очередь следует упомянуть итало-французское сообщество Virgo. Существуют научно-исследовательский центр в Германии (GEO) и независимые эксперименты в Японии (TAMA и совсем новый KAGRA[40]). Рассматривается возможность строительства третьей обсерватории LIGO в Индии. (У этого последнего проекта имеются свои специфические трудности, связанные с различием научных культур и геополитическими противоречиями.) Это собрание аббревиатур, стран и научных сообществ создает впечатляющее ощущение масштабного международного научного сотрудничества, большой науки. И в этой сети планетарного масштаба LIGO – самый мощный на сегодня детектор.

Каждый участник проекта LIGO, базируясь на собственных чувствах и на некоей магии чисел, мечтает о том, чтобы завершить создание полностью работающего детектора к столетию со дня опубликования статьи Эйнштейна о гравитационных волнах.

Как заявил Рай, “мы не должны останавливаться, если собираемся обнаружить сигнал в 2016 году, что, по-моему, совершенно необходимо, потому что мне этого хочется. Я хочу, чтобы это произошло в столетний юбилей. Это моя мантра. Мы должны обнаружить гравитационные волны к столетию публикации Эйнштейна.

Неплохой финал всей этой чертовой истории”.

Как следовало из текста приглашения, во вторник компания ученых собирается в лос-анджелесском баре, неподалеку от Калифорнийского технологического института, чтобы выпить и пообщаться друг с другом. Эти встречи проходят без какого-либо намека на претенциозность: те, кто принадлежит к субкультуре ученых-физиков, в таких ситуациях не принимают во внимание ни чины, ни регалии. Тут нет ни притворства, ни гламура. Тут выражаются как можно лаконичнее, чтобы как можно точнее выразить свою мысль. “По вторникам мы собираемся, чтобы выпить. Можешь присоединиться, если захочешь”, – гласила записка.

В подвальчике на улице Фигероа по вечерам бывают “счастливые часы”, и можно, прихватив бесплатный тако, выйти во дворик, на воздух, где разрешается не только пить, но и курить. Да-да, курить. Это немного странно, курение нынче становится редкостью. Ну, кто теперь курит? Разве что европейцы, размышляю я, да и в Европе интенсивность курения сильно коррелирует с демографией. Американцы, впрочем, тоже покуривают, но, как мне кажется, с меньшим энтузиазмом, чем европейцы. Несколько неуверенно.

В “Пещерке” темнее, чем того требует обычный барный этикет, и здесь классная музыка, а бармены выглядят, как панки из 80-х (если бы они и вели себя соответствующе, то было бы страшновато, но эти ребята просто выбрали себе мишень для подшучиваний). Мне нравится подвальчик на Фигероа, несмотря на то, что он находится в пятидесяти минутах ходьбы от ближайшей остановки, и несмотря на то, что ноутбук оттягивает плечо, а в рюкзаке лежат не только оскорбительно тяжелые статьи по физике, но еще и перчатки и свитер – вещи, с учетом ночных лос-анджелесских температур, совершенно необходимые.

Вокруг столика, рассчитанного на двоих, разместилась на барных стульях компания ученых-физиков, общающихся между собой на английском с заметным акцентом. Здесь всегда заходит речь о том, как у кого сложилась судьба: “Когда ты оказался в МТИ, Рана уже был там?” Кто-то пришел в Калтех на два или три года в качестве аспиранта, кто-то, что бывает гораздо реже и ценится гораздо выше, стал преподавать в университете. Как правило, по вторникам здесь собирается в основном молодежь.

Я вливаюсь в компанию экспериментаторов. У меня есть вопросы. Эти вопросы не содержат никаких подвохов, я не хочу выяснять уровень компетенции собеседников. Они – специалисты в своем деле. Я – сторонний наблюдатель. Поэтому меня радует, что неизбежное любопытство к моей персоне, вызванное появлением нового человека на этой еженедельной вторничной вечеринке с бесплатным тако, скоро пропадает; Джейми говорит вполголоса: “Ты почетный научный гость!” – надеюсь, без сарказма. Напитки и свободные речи льются рекой, и я быстро становлюсь для этих парней своей.

Постдок – молодой ученый, защитивший диссертацию и занимающийся исследовательской работой, – состояние по определению преходящее. Жилища постдоков, напоминающие мультимедийные инсталляции, только подчеркивают это ощущение временности. Я была в некоторых из них. Там можно увидеть и любимые детские игрушки, которые сопровождают своих владельцев в путешествиях по всему миру, и невзрачные диваны, подобранные лет десять назад рядом с кампусом, и изрядно потрепанную жизнью старую мебель, плохо вписывающуюся в окружающую среду и как бы подчеркивающую безразличие к домашнему уюту, и велосипеды, сваленные в каминной нише. Обиталище постдока говорит за него: “Я не планирую оставаться здесь навсегда”, даже если ему неожиданно приходится задержаться в Калтехе на несколько лет. Два года, четыре, пять лет – он живет здесь, то уезжая, то возвращаясь, с сознанием того, что это не навсегда.

Прочные связи между учеными существуют не один десяток лет, иногда на протяжении всей их жизни. Они встречаются здесь, в “Пещерке” на улице Фигероа, или в Луизиане в обсерватории LIGO, или в Италии, в Европейской обсерватории Virgo, или в Ницце на очередной конференции. Мы видимся друг с другом в Японии и в Индии, наши судьбы парят внутри тонкой неосязаемой страты, незримо окутывающей всю Землю. Эти связи существуют и в сознании каждого из нас, и в научном сообществе в целом.

Ученых можно сравнить с некими выступами или углублениями в отвесной скале, которые помогают альпинисту добраться до вершины. Скала эта состоит и из наших знаний, являющих собой чисто человеческие конструкты, и из реальности, пропущенной нами через фильтр собственного мышления. Безусловно, стремление к объективности в науке необходимо, но все же путь наверх пролегает, так сказать, “сквозь” конкретных людей, каждый из которых неповторим – француз ли это, немец или юная американка. Поэтому любое восхождение индивидуально, оно олицетворяет собой стремление вверх отдельного человека, а истинный путь к вершине складывается не из абстрактных платоновских теней на стене пещеры, а из пикселей-индивидуумов. Так что в науке всегда много личного, хотя все мы мечтаем о ее объективности.

Участники вторничных посиделок объединены и дружбой, и научными интересами. Здесь царит теплая искренняя атмосфера и ведутся такие же беседы. Однако со временем вокруг разливается нечто вроде разочарования.