– В лес! Сжечь! – повторил фон Клейст едва ли не по слогам, а потом спросил: – Ты меня понимаешь?

Григорий мелко закивал, ухмылку с лица убрал. Тут такое дело… не до ухмылок.

– Это предатель… пособник. – Фон Клейст нахмурился. – Понимаешь?

Григорий снова закивал. Думать о том, чьим пособником может быть упырь, не хотелось.

– Убрать! – велел фон Клейст и развернулся спиной.

Вот сейчас бы да заточкой в эту спину, но нужно держаться. Что толку от пустого геройства, когда Митьку он еще не нашел?! Сейчас нужно держаться и думать, как лучше поступить.

Сжав зубы и поднатужившись, Григорий закинул тело упыря Гюнтера на тачку. Прямо поверх веток. Вот и ветки пригодились. А еще канистра бензина, которую подтолкнул к Григорию один из эсэсовцев.

Пока катил тачку к воротам, фрицы на него смотрели испуганно и с отвращением, как на прокаженного. Ворота распахнули и тут же захлопнули за его спиной. Еще чего доброго потом не пустят назад.

Тележку пришлось тащить по ухабам, колдобинам и проталинам. Несколько раз тело упыря едва с нее не падало. Григорий чертыхался, останавливался и заталкивал его обратно, подпирал канистрой.

Место для костра он выбрал на небольшой полянке, подальше от деревьев. Скинул с тележки ветки вместе с телом, отдышался, сунул в зубы папиросу, закурил. Пока курил, просто смотрел, а как докурил, принялся за настоящий обыск. Наверное, фон Клейст не рассчитывал, что простой напуганный мужик на такое решится. Наверное, потому и отправил именно его делать грязную работу. Потому что кто-нибудь из немцев мог-таки преодолеть брезгливость и поинтересоваться, а что же там под окровавленной рубахой, от чего во второй раз помер здоровяк Гюнтер.

Гюнтер помер от того, что ему перегрызли глотку… Это в первый раз. Вот и рана на шее старая, с побелевшими, обескровленными краями. А второй раз Гюнтер помер от того, что ему чем-то острым проткнули сердце. Вот и дырка в груди. Черная дыра, словно огнем прижгли. Наверное, у Зоси его тоже такая осталась…

Сделалось вдруг тошно, в глазах защипало. Григорий шмыгнул носом, одернул на упыре рубаху. Потом! Нельзя сейчас раскисать. Сейчас ясно одно: тетя Оля была права, упыря можно убить, пронзив сердце. И голову, наверное, можно срубить. Но фон Клейст не стал. Почему не стал? Потому что не знал, как нужно управляться с упырями? Или чтобы не привлекать лишнего внимания? Скорее, второе. Теперь на мертвого Гюнтера можно списать все убийства в округе. Сошел, дескать, Гюнтер с ума или связался с партизанами. Вот тебе показательная казнь! Вот он, бравый бригаденфюрер СС, отловил и лично истребил заразу! Теперь и чужие, и свои станут бояться еще сильнее. Теперь за территорию без лишней надобности ни один фриц ночью носа не высунет. А ему, Григорию, нужно проверить еще кое-что. С Зосей и девочками не смог, не поднялась рука, а сейчас нужно.

Сделав глубокий вдох, он потянул синюю губу покойника вверх, посмотрел на зубы. На первый взгляд, зубы как зубы – крепкие, желтые от никотина. Вот только клыки… Не такие длинные, как у волка, но и не человечьи. Торчат из белесой, порванной десны острыми костяными осколками, словно бы только выросли. Словно бы еще и не доросли до конца. Как у младенчика, у которого режутся молочные зубки. Да только Гюнтер не младенчик, а зубки не молочные, а… кровавые.

Григорий отступил, вытер руки о снег, потом плеснул на ладони бензина из канистры, потер с остервенением. Дальше работал, уже не думая, как заведенный. Обложил упыря ветками, полил бензином, чиркнул спичкой.

Упырь занялся быстро, словно был не из плоти и крови, а из соломы.

Полыхал костер. Григорий все ждал, когда же запахнет паленой плотью, приготовился бороться с тошнотой. Да только не запахло, как будто масленичное пугало жег, а не Божью тварь. Или точно не Божью?..

Пока костер горел, Григорий стоял неподалеку. Он должен был убедиться, что дело сделано. И прибраться нужно. Вдруг кто-то из местных сунется в лощину. Или, еще хуже, дети! Нет, нужно прибраться, закопать все, что останется от упыря.

Вот только сгорело все дотла. В горстке дымящегося пепла лишь тускло поблескивала металлическая пуговица. Не осталось даже костей. Бывает же такое.

Перед тем, как вернуться в усадьбу, Григорий спустился к Гремучему ручью, каблуком разбил тонкий весенний лед, умылся ледяной водой. Отпустило. Не сильно, но хоть дышать получалось полной грудью, а дальше как-нибудь.

И в ворота его, вопреки опасениям, впустили, лишь проводили брезгливыми взглядами. Для фрицев, он теперь не только садовник, но еще и могильщик. А и пусть! Не станут соваться без лишней нужды.

Окончательно Григорий освободился лишь после ужина, когда начало смеркаться. Привычно ужинали у Шуры на кухне. Собрались все: и детишки, и тетя Оля, и Таня. Девчонка была бледной и молчаливой, иногда чуть заметно морщилась, наверное, от боли, но держалась молодцом. Вот такую бы невесту его Митьке… Сердце защемило, но Григорий тут же запретил себе раскисать. У него сейчас только все начинается. Столько всего обследовать предстоит. Но первым делом – башня! Нужно убедиться, что тетя Оля была права. Взять бы ее с собой, но это уже как-то совсем не по-мужски. Значит, сам. Как-нибудь.

Григорий дождался, когда из кухни уйдут подростки, перекинулся многозначительным взглядом с тетей Олей. Та едва заметно кивнула, мол, иди, Гриня, проверяй своих мертвых девочек, а я тут покараулю.

Он и пошел. Крался, как тать, под сенью старых деревьев. Крался осторожно, чтобы ни один сучок, ни одна веточка не хрустнули. По пути срубил себе осиновую палку, заточил остренько, как карандаш. Уже когда заточил, подумал, что опасно это – оставлять осиновые пеньки. Вдруг фрицы догадаются! Надо будет утречком присыпать их прелой листвой, чтобы не было заметно.

Башня выступила из темноты черной громадиной. Неожиданно выступила, как живое существо. Или нынче бояться нужно неживых? Григорий перевел дух, нащупал в кармане отмычку, покрепче перехватил осиновую палку. Перед тем, как открыть дверь, прижался к ней ухом, прислушиваясь. С той стороны не доносилось ни звука. Наверное, это хорошо. Наверное, это что-то значит. Отчего же тогда так тяжко решиться?..

Дверь открылась почти бесшумно, Григорий тут же зажег фонарик. Был риск, что свет его могут заметить патрулирующие территорию фрицы, поэтому он тут же захлопнул за собой дверь. Чего это ему стоило, лучше никому не знать. Считай, сам себя добровольно запер в ловушке.

В ловушке было тихо, лишь откуда-то сверху доносился шорох крыльев. Это проснулись и заактивничали ночные твари. Осторожным шагом Григорий приблизился к котлу, сделал глубокий вдох, распахнул дверцу и тут же отскочил в сторону, выставив вперед осиновую палку. Нужно быть готовым. Сейчас нужно быть готовым ко всему!

Черное жерло котла манило и пугало одновременно. Богатая Гринина фантазия рисовала жуткие картинки. Он боялся. Вот только боялся не за себя, а за этих мертвых девочек. Боялся, что придется убить их снова. Если справится…