в НИИ мозга из-под Берлина. На фронт он ушёл добровольцем в первый же месяц войны, как только ему исполнилось восемнадцать. Дошёл до вражеской столицы без единой царапины, и во время первого наступления на Берлин попал под удар «Фау-5». Осколок попал ему в мозг, но сержант не умер, а впал в кому. Его отправили в один госпиталь, затем в другой, третий и так далее. Потом описание его ранения попало на глаза Сеченову, учёные как раз подбирали раненых для испытаний какого-то препарата, помогающего излечивать ранения мозга.

Сержанта привезли сюда, и препарат на него подействовал положительно. Нечаев выздоровел и чувствовал себя отлично. Сеченов оставил его под наблюдением, а потом, когда началась эпидемия, Нечаев вызвался добровольцем стать подопытным. Герой! Что есть, то есть. Сам офицер точно знал, что лично он бы ни за что не полез за эту стеклянную стену, какую бы славу ему не сулили посмертно.

— Неприятностей у меня сейчас хватает! — Девушка бросила на майора Муравьёву испепеляющий взгляд: — Мама! Не позорь меня! Уходи немедленно!

Майор Муравьёва, словно на ватных ногах, развернулась, собираясь уйти.

— Эй, Катюшка, ты что?! — опешил сержант. — Так это твоя мама?! Да ты что творишь, дурёха?! Она же просто волнуется за тебя! Мама же! А ты ей нож в спину! Не по-людски это! Давай-ка, перестань верещать и поговори с мамой чуток наедине! Товарищ майор! — Он повысил голос: — Товарищ майор! Разрешите предъявить вам жалобу на вашу дочь! Она отказывается умываться и не хочет смывать пятна со своей физиономии! Это травмирует мою тонкую натурную эстетику!

Дочь майора Муравьёвой снова прыснула:

— Тонкую эстетическую натуру! Между прочим, товарищ сержант, ваше лицо не лучше!

— Как это не лучше?! — возмутился сержант. — Да я вообще красавец! В нашей деревне первым парнем был! Почти. А то, что физиономия в пятнах, это даже очень удобно! Когда товарищи учёные изобретут вакцину и вылечат нас от эпидемии, Катюшка, айда в лес по грибы! Нам даже хищных зверей бояться не придётся! С такими-то рожами к нам никто и близко не подойдёт!

Девушка невольно хихикнула, и сержант добавил:

— Давай, попрыгунья-стрекоза, поговори с мамой! Не надо её обижать. — Его голос на секунду стал другим: — Я вот свою мамку не помню совсем. Померли родители в голодный год… А иногда так хочется поговорить с ней или с батькой… да нет никого. Ступай, Катюшка, не егози!

— Хорошая мысль! — Сеченов посмотрел на офицеров НКВД. — Товарищи офицеры, позвольте родственникам пообщаться через стекло. А мы пока займёмся подготовкой к введению инъекции. А вот как раз и товарищ Кузнецов. Очень вовремя!

К лаборатории подошёл капитан Кузнецов в сопровождении телохранителя. Кто такой этот Кузнецов, офицер не знал. И, насколько он понял, этого не знал вообще никто. Кузнецова доставили в НИИ мозга в обстановке строжайшей секретности. Когда охрану НИИ оповестили о его появлении, сам Кузнецов был уже внутри. Приказ относительно него был всего один: беречь как зеницу ока. Особых проблем это не вызвало, потому что Кузнецов почти всё время либо сдавал кровь литрами, либо ел и отсыпался после этого.

Сам он почти всегда молчал и ничего не рассказывал. Однако байки о нём ходили жутковатые. Будто привезли его из самого Берлина и на самом деле он немец, ибо похож, и его вроде как зараза не берёт. И он даже не заражает никого, кто рядом. Но, если дорожку ему перейти, то вмиг заразит. Насколько это было правдой, офицер не знал. Но несколько раз он лично видел Кузнецова в заражённой зоне. А после этого — в безопасной зоне. И Сеченов реагировал на это как на что-то обыденное. И никто после этого не заразился. Зато именно с появлением Кузнецова дела с изготовлением вакцины улучшились. Поэтому сейчас подопытные вместе с профессором Захаровым четвёртые сутки живут с коричневыми нарывами на лицах. А раньше с такими пятнами умирали через полминуты после их появления. Нарывами же коричневые пятна становились уже потом, на трупах.

Вот и сейчас Сеченов с Кузнецовым оделись в защитные балахоны и ушли в заражённую зону с кучей медицинских шприцов, ампул и пробирок. Подопытные отправились к ним, лишь дочь майора Муравьёвой ещё несколько минут разговаривала с матерью. Под конец они помирились, и дочь даже улыбнулась Муравьёвой напоследок. Та ушла в полуобморочном состоянии, и все офицеры, кому не повезло принять участие в случившемся инциденте, пошли писать подробные рапорты о произошедшем. Ещё через два часа офицер сменился, поужинал в столовой первого этажа и улёгся спать. Кровати для охраны были установлены там же, на первом этаже, в кабинетах, потому что покидать здание НИИ мозга офицерам запрещалось.

Проснулся он посреди ночи от громких криков радости. Вроде бы кто-то кричал «Ура!», но спросонья он принял это за звуки боя. Поэтому, вскочив, бросился к оружию прямо в исподнем. Но быстро понял, что не слышит выстрелов. Наскоро одевшись, он выбежал из переоборудованного под спальное помещение кабинета и столкнулся со своими сослуживцами, неожиданно радостными и счастливыми.

— Что случилось?! — офицер заозирался.

— Вакцину изобрели! — один из чекистов хлопнул его по плечу. — Только что передали из лаборатории: вакцина сработала! Инфицированные выздоравливают! Как только их укололи — пятна за минуту рассосались! Никто не умер! Сейчас им кровь проверяют и потом в карантине сколько-то там держать будут, но наши, кто сейчас лабораторию испытаний охраняют, сами слышали, как Сеченов сказал, что вакцина работает так, как задумано, и теперь эпидемии конец!

24 июля 1941 г. Окраина Берлина, около полудня

В тёмном углу склада шевельнулась пустая коробка из-под продуктов, и Гольденцвайг метнулся в сторону, роняя сумку и хватаясь за автомат. Укрывшись за парой поставленных друг на друга деревянных ящиков, он приготовился выпустить в темноту длинную очередь и замер. В следующую секунду шевеление повторилось, послышалась какая-то возня, и шум падающих пустых коробок сменился злобным писком дерущихся крыс.

— Дерьмо! — тихо выругался Йозеф, подрагивая от резкого прилива адреналина.

Последние недели крысы обнаглели настолько, что ходили мимо него целыми группами, не обращая внимания и не опасаясь. В первые дни эпидемии всюду было полно трупов, и город захлестнули стаи падальщиков всех мастей. Вонь стояла жуткая, через некоторые районы пройти можно было только защитив нос мокрой тряпкой. Потом центр Берлина пожрали пожары, а облепленные падальщиками трупы превратились в изгрызенные скелеты. Вороньё разлетелось первым, чуть позже пропали крысы. Какое-то время их не было совсем, наверное, пробрались в секретные подземелья и жрали трупы, оставшиеся от персонала подземных заводов. Насколько это так, судить было