Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И спросил Леотрик:
— Чем же питается Тарагаввераг?
Маг Аллатуриона ответил:
— Он питается людьми.
Леотрик сразу же отправился в лес и вырезал себе большую ореховую палку, а затем лёг спать пораньше. Злые сновидения не давали ему покоя: он встал ещё до рассвета, взял с собой еды на пять дней и двинулся к северным болотам. Долго шёл он в сумраке леса, а когда вышел на опушку, солнце стояло в зените, освещая небольшие озёрца на обширной равнине. И увидел он глубокие следы когтистых лап Тарагавверага, а между ними шла борозда, оставленная хвостом. Леотрик пошёл по следам и вскоре услышал биение бронзового сердца, грохотавшего как колокол.
Для Тарагавверага настал привычный час завтрака: дракон направлялся в деревню, и сердце его стучало, как колокол. И все жители вышли ему навстречу, как давно было заведено у них, ибо не могли они выносить ужаса ожидания, сидя в своих домах и слыша громкое сопение Тарагавверага, переходившего от двери к двери, чтобы неспешно выбрать металлическими мозгами своими очередную жертву. И никто не смел бежать, как случалось раньше, ибо преследовал Тарагаввераг того, кто ему приглянулся, с неумолимостью и неизбежностью рока. Ничто не могло служить спасением от Тарагавверага. Некогда забирались люди на деревья при виде дракона, но Тарагаввераг поднимался во весь рост и начинал тереться о ствол, пока не падало дерево. И когда подошёл Леотрик, Тарагаввераг уставился на него крошечными стальными глазками и неторопливо двинулся к нему, а из открытой пасти его слышалось оглушительное биение сердца. Но Леотрик, уклонившись от броска, заслонил собой деревню и ударил дракона по носу палкой так, что в мягком свинце появилась вмятина. И Тарагаввераг пошатнулся, а затем неуклюже отскочил в сторону, издав жалобный вопль, похожий на удар большого церковного колокола, в который вселилась выскользнувшая ночью из могилы душа — злая душа, подарившая колоколу свой голос. И опять Тарагаввераг с рыком бросился на Леотрика, и тот вновь увернулся, ударив по носу палкой. Тарагаввераг взвыл, и теперь это было похоже на удар треснувшего колокола. И каждый раз, когда дракон-крокодил нападал или делал попытку прорваться в деревню, Леотрик бил его по носу палкой.
Весь день Леотрик сражался с чудовищем, отгоняя его всё дальше и дальше от деревни, и сердце Тарагавверага яростно колотилось, a вопли звучали всё более жалобно.
К вечеру Тарагаввераг перестал огрызаться и бежал впереди Леотрика, чтобы увернуться от палки, ибо нос его покраснел и воспалился. А жители деревни стали плясать в темноте, подыгрывая себе на цитрах и цимбалах. Когда Тарагаввераг услышал цитры и цимбалы, голод и бешенство охватили его, словно владыку замка, которого не пускают на пиршество в собственном доме — и он в бессильной злобе слушает, как скрипит вертел и аппетитно шипит мясо, поджариваясь на огне. Всю ночь Тарагаввераг яростно бросался на Леотрика и несколько раз едва не схватил в темноте, ибо стальные глазки его видели ночью так же хорошо, как и днём. И Леотрик медленно отступал до самого рассвета, а когда наступил день, они снова оказались у деревни — но не так близко, как в первый раз, ибо днём Леотрик выиграл больше, чем уступил ночью. И Леотрик вновь погнал чудовище палкой, и вновь наступил час, когда дракон-крокодил привык хватать человека. Обычно съедал он на завтрак треть своей жертвы, а две другие трети оставлял на обед и ужин. И когда наступило привычное для еды время, великая ярость овладела Тарагавверагом, и он стремительно ринулся на Леотрика, но не смог схватить его. Долго сражались они, но наконец боль в свинцовом носу оказалась сильнее голода, и дракон-крокодил с воем ринулся прочь. С этого момента Тарагаввераг стал слабеть. Весь день Леотрик гнал его своей палкой, а ночью и шагу не уступил, и когда наступил рассвет третьего дня, сердце у Тарагавверага билось так слабо и тихо, как если бы измождённый человек звонил в колокольчик. В какой-то момент Тарагаввераг чуть не поймал лягушку, но Леотрик вовремя выбил её. Ближе к полудню дракон-крокодил лёг и замер без движения, а Леотрик стоял рядом, опираясь на свою верную палку. Он был измучен, и глаза у него слипались — но, в отличие от дракона, он смог досыта поесть. Тарагаввераг слабел на глазах: дыхание у него стало хриплым, в горле что-то скрежетало, и это было похоже на звук охотничьих рожков, а ближе к вечеру дыхание участилось, но было таким слабым, как постепенно умирающий вдали неистовый поначалу зов рожка. Внезапно дракон сделал отчаянный бросок к деревне, но Леотрик был начеку и принялся колотить его по носу палкой. Сердце Тарагавверага билось теперь еле слышно, словно церковный колокол, возвестивший с холмов о смерти неведомого одинокого человека. Солнце садилось, освещая лучами окна деревни. По всему миру прошла дрожь, и в каком-то садике вдруг запела женщина. Задрав морду вверх, Тарагаввераг испустил дух — жизнь покинула его неуязвимое тело, и Леотрик, улёгшись рядом с ним, тут же заснул. Уже при свете звёзд появились местные жители и унесли спящего Леотрика в деревню, шепотом воздавая ему хвалу. Они уложили его в постель, а сами вышли из дома и начали плясать, но без цимбалов и цитр. На следующий день они с ликованием понесли в Аллатурион дракона-крокодила. И Леотрик шёл за ними, держа в руках размочаленную палку. Рослый и могучий кузнец Аллатуриона развёл большой огонь в горне, чтобы расплавить Тарагавверага — и когда это было сделано, в золе остался лежать сверкающий Сакнот. Взяв затем выпавший крохотный глаз, стал кузнец водить по нему Сакнотом, и глаз стирался грань за гранью, но когда он полностью исчез, Сакнот был грозно наточен. А второй глаз вставил кузнец в рукоять меча, и та заблистала голубоватым светом.
Тёмной ночью поднялся Леотрик, взял Сакнот и двинулся на запад, ибо там обитал Газнак, и шёл он через сумрачный лес до рассвета, и всё утро до полудня. После полудня очутился он на просторе — перед ним простиралась Земля-Куда-Не-Ступала-Нога-Человека, и на самой середине её, примерно в миле пути, стояла окружённая горами крепость Газнака.
И увидел Леотрик перед собой болотистую бесплодную почву. А вдали возвышалась белоснежная крепость с мощными укреплениями, внизу широкая, а вверху узкая, и бесчисленные окна тускло мерцали