Машина довезла нас до дома, шофер вынес наши чемоданы, попросив не выходить из машины. Он занес чемоданы в дом, после чего сразу же сел за руль и мы поехали в отдел.

При входе мне уже не потребовалось заказывать пропуск. Я гордо предъявила свою книжечку и прошла с Васей внутрь. Разумеется, майор был на месте и уже нас ждал.

— Здравия желаем, товарищ майор, — доложили мы с Васей в один голос.

— Здравствуйте, товарищи командиры. Жду вас не дождусь. Тут работы невпроворот, а они по столице бегают, в ресторанах гуляют!

Ну, жук! Интересно, это он о конкретной нашей вечеринке перед отъездом или просто по наитию? Не исключено, что точно знает.

— Товарищ майор! — заговорил Вася. — Как только узнали, что тут много работы, сразу же рванули на поезд, и вот мы здесь.

— Так если знали, то почему поездом, а не самолетом?

— Потому что самолетом быстрее, только когда погода летная, — встряла я. — А поезд хоть и немного медленнее, зато надежнее. И завтрак внутри остается. — Это я уже пробормотала на полтона ниже, но майор расслышал и захохотал.

— Да, Анюта, ты никогда за словом в карман не лезешь. Даже когда у наркома сидишь.

Точно, Берия ему рассказал.

— Хорошо, приветствия закончены, садитесь и слушайте внимательно.

Выдержки из стенограммы.

За достоверность изложения приведенного ниже фрагмента стенограммы поручиться не могу. На толстую папку с рядом интересных стенограмм много лет спустя после описываемых событий случайно наткнулся мой старший сын, просматривавший архивы Лаврентия Берии[33]. Он быстро сообразил (молодец — моя школа!), кого в этих стенограммах называют Машей, но, несмотря на свои большие звезды, не рискнул делать копии, а понадеялся только на память. Поэтому в тексте есть пробелы. Я рискнула привести фрагмент первой из стенограмм именно в данном месте моего повествования, поскольку это точно соответствует хронологии событий. Стенограмма датирована 19 мая 1941 года.

<…>

— А теперь, Лаврентий, скажи, что ты думаешь о Маше. Наша она или не наша?

— Если вопрос вы ставите так, Иосиф Виссарионович, то наша.

— И как ты пришел к такому выводу?

— С самого начала, как только поступила первая информация, рассматривались три гипотезы: шпионка одной из европейских стран, заброшенная с целью вовлечь нас в войну с Германией; шпионка одной из стран будущего, заброшенная в прошлое с совершенно непонятным заданием; и просто человек, попавший в прошлое из-за неизвестных природных явлений. Первые две гипотезы к настоящему времени практически отпали: зачем шпионке иметь при себе столько изобличающих материалов? Неизвестные ткани, неизвестные лекарства и совершенно непонятные документы. Это не говоря о ее поведении, которое ни в какие логические рамки не укладывается. Она как будто сама все время говорит: «Смотрите, я из будущего». Поэтому сейчас, как основной, мы рассматриваем вариант — неизвестное природное явление. Ученые пока разводят руками. Мы установили всех, кто ехал в том автобусе. Со всеми провели негласные беседы, не раскрывая сути вопроса. Три человека уверенно заявили, что видели, как девушка с рюкзаком головой, если так можно сказать, открыла дверь после аварии. Но никто из пассажиров не смог вспомнить, как она оказалась в автобусе. При этом все уверены, что в Барановичах она в автобус не садилась.

— Хорошо, предположим, что с этими рассуждениями я согласен. Но почему ты считаешь, что она все-таки наша?

— Исключительно по поведению. Сначала задерживает одного из бандитов. Это можно приписать случайности. Потом, когда становится ясно, что о ее происхождении известно, начинает говорить о будущей войне и о необходимости подготовки к ней. И сама начинает готовиться. Даже если ее данные о дате начала неверны, то все равно, как нам известно, эта война неизбежна.

— Вот это ты правильно говоришь. То, что Гитлер на нас нападет, сомнений не вызывает. Вопрос именно в дате. Нам очень нужен еще хотя бы год, чтобы докончить переформирование армии и наладить выпуск новой техники. Продолжай.

— Далее эпизод с захватом трех бандитов. Тут она снова проявляет себя лучшим образом, причем не только в задержании, но и в последующем допросе. Я, между прочим, дал своим людям указание внимательно изучить ее действия: нестандартный подход к ведению допроса, давший хорошие результаты. Такой же нестандартный подход, заметно облегчивший арест ксендза, который уже начал говорить. Замужество — тоже важный аргумент. Я сам видел, как она относится к своему мужу. Есть такое выражение: «Влюблена, как кошка». К ней это очень подходит. Мужа бросить не захочет ни при каких обстоятельствах. И наконец, она отказалась остаться в Москве и заняться научной работой. Видно, что мысленно она уже настроилась на боевые действия.

— Я понял твои аргументы. Теперь о научной работе. Что думают о ней твои люди?

— Мой человек после ее встреч еще раз поговорил с ученым из МЭИ, товарищем Зимовым. Тот авторитетно заявил, что даже если ничего не получится с полупроводниковым триодом, то все равно описание метода очистки полупроводников от примесей само по себе представляет огромную ценность и может привести к прорыву в этой области. Но сам Зимов верит и в идею с этими триодами. Он уже развернул активную деятельность. Говорит, что при успехе исследований мы сможем примерно через год получить такие компактные рации, что их можно будет носить чуть ли не в карманах.

— Вот это, Лаврентий, очень важно. Пусть твой наркомат возьмет это дело на особый контроль. Если будут заметные сдвиги, то сам займись этим. И сразу тогда уточни, почему нужен целый год? Нельзя ли будет ускорить внедрение? Наша армия крайне нуждается в таких рациях. Но раньше ты говорил о двух встречах?

— Да, товарищ Сталин. При организации второй встречи я решил, кроме всего, проверить, насколько Маша стремится к реализации своих идей. Поэтому в НИИ-6 ей подставили специалиста, который должен был вежливо отказать. Она проявила упорство и потребовала встречи с кем-нибудь другим. Мы подставили ей еще одного специалиста из того же НИИ-6, только под другой легендой. Тот дал понять, что идея ему нравится. Между прочим, это правда. Только после этого наша Маша успокоилась. Но я заметил одну странность.

— Что за странность, рассказывай.

— Сначала свои идеи она записала на бумаге. Я внимательно все прочитал и поразился сумбурности изложения. Нет ни стройности расположения материала, ни ясности в объяснениях. У меня создалось впечатление, что она вообще не умеет писать бумаги. При встрече я спросил, как она умеет писать сочинения. Оказалось, что там, в будущем, сочинения в школе вообще не пишут! Скажу откровенно. Прочитав все, что она написала, я даже засомневался, действительно ли она обладает важными знаниями. Поэтому были определенные сомнения в необходимости организации ее встреч. Хорошо, что они рассеялись, но теперь возникли другие сомнения.