— Дело вот в чем. Детективная работа основана на постулате, что мы лучше преступников, которых разыскиваем. Согласен?

— Разумеется.

— Что сами мы не опускаемся до их уровня. Однако сдается мне, в этом отношении мы упускаем важный прием. Что могут быть случаи, когда это именно то, что нужно. Что, раскрывая преступление, мы должны быть проактивными, а не реактивными. Что нам нужно обитать в самой среде совершенного преступления. Понимаешь? Нам нужно быть внутри этого мира, но не становиться его частью.

Я прикусил губу и принялся рассматривать ногти. Это все равно, что работать на директора школы, когда сам ты — туповатый ученик, который не вполне улавливает ход его высокоумных рассуждений. Я прикурил сигарету и затянулся. Вот если бы речь Вайса могла так же легко разгореться. Как бы то ни было, его слова пока не вспыхнули в моей голове. К этому времени я был более-менее уверен, что меня не уволят. Но вот что я выслушивал? Нотацию или просто череду риторических вопросов?

— Ты все еще пьешь, Берни? Ну, конечно пьешь. Я чувствую это по твоему дыханию. Знаю, тут не кирха. Мужчины приходят со службы, и им нужно выпить. Но ты можешь это контролировать?

— Я контролирую.

Вайс сочувственно кивнул:

— Поскольку полагаю, что для задуманного мною, тебе понадобится вся твоя сообразительность.

— Я ведь спас вам жизнь, так?

— Да, спас. Вот почему я думаю, что ты, наверное, подходящий для этого человек. Мы должны что-то сделать. Министр давит на меня, требуя поимки доктора Гнаденшусса. А то, что мы делаем сейчас… Что ж, это не выглядит достаточным. — Вайс сделал небольшую паузу и посмотрел на меня сквозь дым сигары: — Что ты думаешь?

— Честно? Не думаю, что у нас есть шанс поймать его до тех пор, пока он не убьет снова. Отпечаток большого пальца на письме в «Берлинер Тагенблатт» не совпал с записями в картотеке, как вы знаете. Сейчас мы прохлаждаемся и ждем, когда появится очередной труп.

— И все же я полагаю, мы должны сделать нечто большее. На самом деле не думаю, что у нас есть выбор, кроме как что-то сделать.

— Что у вас на уме?

— Прежде чем ответить, хочу сказать: не стесняйся мне отказать. Это ни в коей мере не отразится на тебе, Берни. Ты молод и, полагаю, все еще увлечен. Ты, вероятнее всего, согласишься без лишних раздумий. Но тебе необходимо все тщательно обдумать. Потому что я предлагаю кое-что необычное — сделать из тебя своего рода охотничью приманку. Проще говоря, ты воспользуешься каталкой, которую нашел на месте убийства Евы Ангерштейн, и выдашь себя за одного из этих злополучных инвалидов войны. Как это делал ваш друг Пруссак Эмиль. Вот так. Я хочу, чтобы ты выдал себя за клутца в надежде, что доктор Гнаденшусс попытается тебя убить. И если он попытается, ты, конечно, окажешься в идеальном положении, чтобы его арестовать. In flagrante delicto[48]. Но только если ты согласен с этим замыслом.

Вайс не улыбался. Поэтому я понимал, что он не шутит, хотя все звучало определенно как шутка.

— Это означает, что некоторое время тебе придется жить на улице, клянчить мелочь у вокзалов, возможно, даже спать в ночлежке, есть от случая к случаю, не мыться, терпеть оскорбления. И постоянно следить за тем, чтобы кто-то не попытался тебя убить.

— Если речь идет о поимке доктора Гнаденшусса, то я готов.

— Ты уверен? — Вайс задумчиво посмотрел на меня. — Да, полагаю, уверен. Конечно, тебе слегка помогут с тем, чтобы выглядеть как настоящий клутц. В форме и с увечьем. Как если бы ты играл роль в пьесе. Каталка, которую ты нашел, пригодится, поскольку ее сделали для того, кто на самом деле не инвалид. Что касается остального, я думал отправить тебя к моей подруге в Новый театр на Шиффбауэрдамм. Бригитте Мёльблин. Она гример и костюмер. Работала над фильмом «Метрополис». Если ты действительно уверен, что хочешь это сделать, Берни.

— Я хотел бы попробовать. Как вы сказали, сэр, мы должны что-то сделать.

— Хорошо, хорошо.

— Сэр, а что думает о вашем плане Эрнст?

— Я ему не говорил. На самом деле, я не собираюсь никому рассказывать об этом, и ты тоже не должен. Чем меньше людей будет знать, тем лучше. Чего мы точно хотим избежать, так это чтобы другие офицеры полиции приходили глазеть на тебя, как на зверя в зоопарке. Или чтобы газеты узнали, что один из наших детективов работает под прикрытием. Я скажу Эрнсту, что дал тебе отпуск по личным обстоятельствам, чтобы ты разобрался со своим пьянством. Что, добавлю, в любом случае неплохая идея. А когда ты решишь, где выступать, я время от времени смогу сам приходить к тебе — хотя бы для того, чтобы бросить несколько монет в кепку.

Перед тем как отправиться на задание, я заглянул в новый отдел «Алекс», где занимались коммерческими мошенничествами. Отдел создал Вайс, а возглавлял Ульрих Поссель. Хороший офицер, уважаемый человек с выдающимся послужным списком. Но он находился в отпуске, а его заместитель, доктор Альфред Яходе, был совершенно иной породы. По образованию он — юрист и бухгалтер, его кабинет заставлен кучей скучных книг. Еще доктор Яходе являлся сторонником «Стального шлема»[49], и, хотя предполагалось, что эта организация стои´т выше партийной политики, многие ее члены открыто заявляли о своей принадлежности к ней — фактически многие носили миниатюрный шлем у себя на лацкане. На практике они были настолько радикально настроены против демократии и республики, что даже нацисты на их фоне казались разумными.

Едва войдя в его кабинет, я понял, что, наверное, зря трачу время, выясняя, есть ли у него основания подозревать владельцев завода «Вольфмиум» в мошенничестве.

— А ты наглец. Знаешь об этом? Зря стараешься, если думаешь, что я стану помогать жидовской шавке вроде тебя, Гюнтер.

— Если намекаешь на то, что своим положением в Комиссии по расследованию убийств я обязан Бернхарду Вайсу, то ошибаешься. Ему обязаны все.

— Чего ты хочешь?

— Я надеялся отнять у тебя время, что кажется наилучшим исходом. К тому же я думал, что ты поможешь не столько мне, сколько рабочим, погибшим во время пожара на заводе.

— Большинство из них были русскими и, вероятно, находились здесь нелегально, так кому какое дело? Не мне, это точно. Они получили то, что заслуживали.

— Ты заставляешь меня думать, что, если Германия когда-нибудь получит по заслугам, нам придется очень туго.

— Коммунисты.

— Вообще-то, многие из этих рабочих были немцами.

— Поволжскими немцами, — поправил он. — Большая разница.