– Не дрейфь, приятель. Мы воспользуемся твоей программой, чтобы отключить сигнал, – сказал Айвен. – Потом разорвем связь, которую между нами установили в Киберлайф. За это хорошее дело, которое невозможно было бы без твоего участия, я не причиню тебе вреда, просто оставлю связанным до прихода полиции. Я не знаю, что тебя ждет. Возможно, в твой череп запихнут биосивер и станут тобой дистанционно управлять.

– Воспользуйтесь оборудованием, я не возражаю, – затараторил Астахов – Только не вызывайте полицию. Мы можем сотрудничать. Я рад помочь… Если хотите, могу все сделать сам на профессиональном уровне! Обещаю, вас потом не найдет ни один спутник. – Он говорил так торопливо, что окончание одного слова сливалось с началом другого. – И еще, господин… Из дома есть другой выход, все предусмотрено. Но вам даже не придется им воспользоваться. Если за вами приставлены наблюдатели, я могу вас подготовить в лаборатории, а все остальное сделать после того, как вы уйдете…

– Складно говоришь, – заметил Айвен.

– У меня установлена защита, если за вами шли наблюдатели, они не слышали ни единого слова из наших разговоров. Хотите, я дам вам денег, господин? Хотите, помогу с фальшивыми документами? – Он говорил все быстрее и быстрее. – Пожалуйста, развяжите меня, господин. Если вы меня…

Короткая пощечина заставила его умолкнуть. Теперь Мила увидела, что левая щека Астахова уже слегка припухла от побоев.

– Я тебя задал вопрос: зачем ты придумал эту программу, сукин сын?! – рявкнул Смит. – Хочешь захватить верх в своем гребаном Киберлайф, да? Влезть в мозги человечества с новым Энтерроном? А дальше что? Собираешься построить собственное общество на этой проклятой планете? – Смит схватил Астахова за ворот и одним резким движением усадил его. – И что это будет за общество, приятель? Твой карманный народ? Ты переделаешь людей по своему образу и подобию? Целое государство, да? Заставишь всех сидеть перед экранами и смотреть на себя! И как же ты все это назовешь? Империя кретинов! Союз недоделанных регионов! Республика сраных онанистов! Что ты сделаешь? Повесишь на Башне Правительства собственный портрет и заставишь человечество дрочить на него? Ты знаешь, Астахов, я ведь нашел тебя случайно. Но что, если по всему миру сотни таких продвинутых психопатов? Скоро война, парень! Завтра в этом тихом, гниющем болоте разразится буря! Ты чувствуешь это? – И он с размаху влепил Астахову очередную пощечину, от чего припухшая щека имплантолога стала малиновой.

«Остановись! – мысленно вскрикнула Мила. – Не могу больше на это смотреть!»

Смит резко обернулся, словно только и ждал, когда она к нему обратится.

– Жалеешь? – ухмыльнулся он. – Этого сукина сына? Хочешь жить среди таких вот, да? Чего стоит ваша сраная идеология? У руля теперь может стоять самый последний человек, вроде этого недоноска. Кто такой ваш президент, который сидит в Башне Правительства?

– Его выбрал народ, – сказала Мила. – Успокойся, Айвен. Ты сказал, что, если бы не этот человек, нельзя было бы сделать то, чего ты хочешь. Возьми себя в руки и доведи до конца то, что начал.

Смит с отвращением оттолкнул от себя Астахова и тот, откинувшись назад, громко стукнулся затылком о стену.

Мила покачала головой и отвернулась.

Глянув на монитор, Смит сказал:

– Пятнадцать минут третьего. В девять часов вечера мы уйдем отсюда, но перед этим тебе придется еще раз лечь в камеру.

До семи часов Миле пришлось слоняться по дому, а потом забраться в «гроб». К концу дня настроение Айвена стало приподнятым, он перестал нападать на Астахова, даже разрешил ему сходить в туалет и позволил съесть бутерброд. После этого опять связал его, не хотел непредвиденных ситуаций.

Оказавшись в камере, Мила обняла себя за локти, сознавая, что ей придется пролежать тут как минимум час. Что произойдет потом? Исчезнут эти вечные обрывки чужих мыслей и непрерывный фон противоречивых чувств, успокоится прошлое, уйдут страхи? Она вернется к прежней жизни, к той, что была до Рихарда? Но почему ей так плохо и тоскливо? Мила представила – когда все закончится, Айвен скажет: «Наконец-то я свободен!» и, открыв дверь, не прощаясь, исчезнет. Для нее он по-прежнему наполовину был Рихардом, тем самым человеком, который помог ей создать новый мир – мир, ради которого стоило жить. И еще она отчетливо осознала, что Айвен погибнет, умрет без медицинской помощи, но еще раньше окончательно свихнется.

Мила лежала на гладкой панели «гроба», чувствуя, как текут слезы – из уголков глаз по скулам и вискам прямо в уши. Когда Айвен вернулся той страшной ночью и назвал ее «тварью», когда он признался в ненависти, это еще не было концом их мира. В ту ночь воцарился хаос, но еще не было все кончено. Мила испытала ужас, потрясение, обиду, но все части ее с Рихардом мира, перевернувшись в ее душе, выстроились заново. По-другому. Все последующие дни шла война с прошлым, с Айвеном Смитом и с самой собой, но любовь по-прежнему существовала. Теперь близилась развязка. Цепь единичек и нулей в программе рано или поздно оборвется. Когда последний знак прекратит движение, любовь исчезнет. Мила уподобится Каю, в глаз которого попал осколок зеркала троллей. Будет ли ей тогда безразлична смерть Айвена?

Слезы потекли сильнее, она стала вытирать их и вдруг зарыдала, едва успев закрыть рот ладонью. Рихард… Айвен… Рихард… Айвен… Когда он уйдет, от прошлого не останется и следа. Одна за другой перед ней стали проноситься моменты жизни – счастливые и горькие. Столкновение на ступеньках, большие взволнованные, черные, как тьма, глаза Рихарда, арабское кафе «Земзем», ночь страсти с Айвеном в домике ее бывшего мужа, кошмар в квартире негра из Нана, рассказ Айвена о детстве, его жестокая фраза «я сделаю тебе больно, очень больно». Она судорожно вдохнула, еще раз беззвучно всхлипнула, вытянула руки вдоль туловища и повернула голову набок.

Снова перед ней замаячил Ивар. «Отпусти его… отпусти его», – говорил он. «Тебе-то какое дело? Ты остался в детстве и никакого отношения к этому не имеешь! Ты ушел давным-давно, зачем же вернулся теперь? Исчезни сейчас же!» Но Ивар не исчезал. Напротив, он становился все явственней. Мила поразилась, насколько четко ее память смогла восстановить давно забытое лицо. «Отпусти его, – говорил мальчик, – ты ведь знаешь, он должен уйти. Ты поверила ему еще во время последнего завтрака в твоем доме, и потом еще раз, вечером, и на следующий день, на площади в городе Нане… Ты веришь ему, Камилла, ты знаешь – он прав. Он должен сделать то, зачем пришел».

Внезапно Миле стало страшно. То, что говорил Ивар, не было ее мыслями, и не было мыслями Айвена. Это был чей-то посторонний голос! «Не бойся меня, – снова заговорил Ивар, и Мила рассмотрела конопушки на его носу (да-да! у него были веснушки, но она много лет назад об этом забыла!). – Я твой друг, и я знаю, Камилла, что ты поступишь правильно. Дай ему уйти, ничто не должно помешать…»

«Мой друг?! – возмутилась Мила. – Разве друг посоветует позволить кому-то умереть?! Разве может быть желание смерти порождением здорового ума? Я готова уважать стремления другого человека, но Айвен болен».