нет, — доложил Гротманн, — Есть правда еще Веллер. Но он не умеет говорить, как фюрер, не обучен его манерам, мы раньше его использовали только для фотографий, причем исключительно больших групповых, где никто не станет разглядывать фюрера. Так что Веллера еще готовить и готовить. И он ведь не актер, так что все равно не справится. А других двойников в наличии нет совсем…

Это плохо. И что делать? Хоть всегерманский конкурс на нового двойника фюрера объявляй, в самом деле.

Я решительно двинулся в сопровождении автоматчиков к пиршественному столу. Краусс заметил меня первым, он даже попытался встать и застегнуть расстегнутый мундир. Но получалось не очень, Краусса шатало. Как можно за час так надраться?

А Айзек, знай себе, продолжал рассказывать журналистке:

— … В окопах Фландрии я зарубил троих французишек, не слезая с коня. Вот так вот… — Айзек помахал вилкой, демонстрируя как он рубил французишек, — А потом газовая атака. Все надели противогазы, даже недорубленные лягушатники! Я — нет. Газы на меня не действуют, знаете ли, фройляйн, особое устройство организма…

Пьяный Гитлер, несущий бред. На глазах у народа. Это был даже не нонсенс, это была катастрофа. В смысле: бред-то и настоящий Гитлер постоянно нес, но у настоящего Гитлера бред был всегда точно просчитан и соизмерен с политической необходимостью.

Айзек же просто втирал дичь. И тоже был пьян, меньше Краусса, но явно под хмельком. Это уже даже не герой зеленинского «Я вам не Сталин, я хуже», это уже натурально хуже того парня из книжки, который хуже Сталина. Тем более что Айзек, в отличие от настоящего Гитлера, ни в какой Фландрии ни с какими французами никогда не воевал…

Айзек тем временем, как будто желая еще сильнее ранить меня, нагло закурил папиросу. Хотя Гитлер табака в принципе не переносил.

Девушка-журналистка продолжала слушать удивительные истории Айзека во все уши…

Я наконец вышел из шока и подошел к фюреру вплотную. Потом вскинул руку:

— Хайль!

Айзек вяло приподнял собственную руку в ответ, будто муху отгонял.

— А, Гиммлер. Садитесь, дружище, стул и пиво для моего верного рейхсфюрера!

Несмотря на пьянство, играл Айзек просто потрясающе. Интонации у него в голосе фонили типично гитлеровские, выверенные до каждой нотки.

Я, как умел, щелкнул каблуками.

— Простите, мой фюрер, но главнокомандующий Бек срочно просит у вас аудиенции…

— Чепуха, — отмахнулся Айзек, — Сначала пиво, потом Бек. Или пусть твой Бек приезжает сюда.

Так. Надо что-то делать.

— Фройляйн, позвольте ваш блокнотик, — я вырвал у журналистки блокнот.

Потом, прикрыв текст рукой от посторонних, написал в блокноте карандашом, отобранным у той же журналистки:

«Настоящий Гитлер жив, кретин. И хочет твоей крови. Надо срочно ехать.»

Написанное я с самым почтительным видом сунул Айзеку под нос. Айзек захлопал глазами, а через секунду резко протрезвел. И даже вскочил на ноги.

— Простите, дамы и господа, государственные дела и правда не будут ждать фюрера. Прошу извинить меня…

Айзек виновато покосился на меня, он явно был напуган, хотя из роли Гитлера так и не вышел.

Я же не стал возвращать журналистке блокнот, вместо этого я вернул только карандаш, а блокнот положил себе в карман мундира. Потом я кивнул на еще пару мужиков, явно тоже записывавших за фюрером.

— Все записи сдать, херрен. Застольные беседы фюрера — не для записи. Прошу отнестись с пониманием.

Мужики сдали блокноты без всяких вопросов, дураков перечить Гиммлеру тут не нашлось. Возможно позже почитаю эти записи и похохочу с рассказов Айзека, но именно позже. Сейчас мне не до смеха.

Гротманн помог пьяному Крауссу подняться из-за стола и даже застегнуть мундир. Я же вежливо сообщил окружающим:

— Вы должны понять, что фюрер сейчас в отличном настроении из-за наших сокрушительных побед на фронте. Вот почему он решил кутить. Однако слова фюрера, сказанные здесь сегодня, должны здесь и остаться. Они не для печати, не для болтовни и сплетен. Слова фюрера — информация сверхсекретная. Это ясно?

Все с пониманием покивали, даже поднялись из-за стола. Немцы осознали, что праздник непослушания закончился. Фюрер переставал быть компанейским парнем и снова становился фюрером.

Из ресторана я вышел вместе с Айзеком, собравшаяся снаружи толпа при появлении фальш-фюрера ахнула. Айзек к толпе даже радостно направился, но я его одернул:

— Нет времени, мой фюрер.

Так что Айзек ограничился криком:

— Победа будет за нами, солнце национал-социализма в зените, мои возлюбленные германцы!

Толпа в ответ разразилась радостным ором, полетели зиги. Старуха, больше всех ждавшая фюрера, даже разрыдалась. Я не удивлялся, я уже привык к тому факту, что у немцев хроническая массовая истерия.

— Отпустите вашу охрану, мой фюрер, — тихо сказал я Айзеку.

— Ммм…

А вот тут Айзек замешкался, почуял неладное.

— Отпустите охрану, говорю. Я не собираюсь причинять вам вреда. Тем более что у вас людей в десять раз меньше моего, а половина ваших людей в курсе, что вы никакой не фюрер. Так что сопротивление бесполезно. Скажите вашей охране — пусть через полчаса будут в Бендлер-блок.

Айзек еще помялся, но требуемые инструкции своим телохранителям отдал.

Мы уселись в мой мерседес — я, Гротманн, Айзек и пьяный Краусс. Для Вольфа, уже справившегося с моими указаниями, места не нашлось, так что ему пришлось поехать в другой машине.

— В Бендлер-блок, — приказал я шоферу.

Некоторое время мы ехали молча, потом я задал сакраментальный вопрос:

— Ну и что это было?

Айзек потупил глазки, за одну секунду утеряв всякое сходство с фюрером.

— Простите, херр рейхсфюрер. У меня просто нервы сдали. Я раньше так много не работал…

— Вы возомнили себя настоящим Гитлером, Айзек?

— Ну вроде того, — признался Айзек, — Вы просто не понимаете. У Гитлера особая энергетика. Когда я перевоплощаюсь в него — это бьет по мозгам. Ну я и решил, что мне нужно быть ближе к простому народу…

Гротманн хохотнул:

— В этот ресторан простой народ не захаживает, мой фюрер. Все больше спекулянты и прочая мразь.

Я же решил наброситься на Краусса:

— А вы о чем думали? Какого черта Айзек гуляет по ресторанам? Какого черта вы сами надрались, как русский большевик? Разве я не давал вам четких инструкций?

— Давали, мой рейхсфюрер, — обреченно признал Краусс, дыша перегаром, — Но ведь мне приказал фюрер… То есть Айзек… На глазах у всех. Я же не мог перечить фюреру на глазах у