Вот так… Не уберегла я Юру, не удержала я его, свой конец ниточки отпустила, засуетилась, из-за пустяков главное прозевала… Меня дочери утешают, говорят, что моей вины нет, но я-то знаю…С тех пор я как будто помешалась. Кристиночку от себя боюсь отпустить, даже с матерью. Только ей и живу: кормлю, пою, купаю, занимаюсь с ней, в детский сад и в музыкальную школу вожу… Спать уложу и ношусь по квартире, двери закрываю, свет выключаю, телевизор тише делаю. Если люди есть дома, шикаю на них, чтобы шепотом говорили, чтобы не смеялись, не чихали, не кашляли, не беспокоили Кристиночку. Катались тут с ней на речном трамвайчике. На конечном пункте с кораблика на берег перебросили трап без перил, сходни. Матрос рядом со сходнями стоит, помогает людям сойти, а маленьких детей переносит. Здоровый такой парень, веселый. Все выстроились к нему в очередь. А я только и думаю, как бы самой Кристиночку на берег переправить, а то матрос уронит еще. Остановилась на сходнях, спиной к матросу повернулась, оттерла его от Кристиночки, и сама стала ее переводить. Была бы настоящая опасность, могли бы из-за моей глупости свалиться в воду все трое, и матрос, и я, и Кристиночка. Матрос даже выругался по-мальчишески: «Ну, вы, мамаша, блин, даете!» Стыдно вспоминать… Порчу ребенка… Кристиночка уже грубить мне начала, замахивается на меня… Я ее спрошу, а она отвечает: «Бу-бу-бу». Еще стала говорить мне: «Отстань!» Я ей что-нибудь объясняю, а она уши руками затыкает, я ей показываю, а она отворачивается. Несколько раз я уже от нее плакала… Все понимаю, а сделать ничего не могу с собой… Я знаю, что тебя Петя уговорил поехать сюда со мной. Но мне так с тобой хорошо, мне с тобой легче, Галя.

Артур шел в одних плавках и босой по плоскому мокрому песку, держа левой рукой сына Ванечку, а в правой руке нес сумку со своими шлепанцами, с сандаликами и рубашечкой сына. На ноги справа накатывался прибой, заливал ноги Артура, а Ванечка подпрыгивал каждый раз, чтобы пенный фронт волны не попал на ноги, подпрыгивал до прихода волны, а приземлялся уже в мутную воду с песком. Прыгал он уже минут десять, и ему не надоедало. Артур смотрел на ноги сынишки и думал только о том, удастся Ванечке перепрыгнуть через волну, или волна накатит на его голые ножки.

Решили дойти до 118-го пляжа, попить там яблочного сока из зеленой бутылочки и вернуться назад. Не потому, что на этом пляже был самый вкусный сок, сок был такой же, как и в других пляжных недавно открывшихся кафе. Но пятилетний Ванечка просил пойти непременно на 118-й. Он уже умел считать до тысячи, любил, когда ему задавали задачки на сложение, и, немножко подумав, складывал числа, даже «с переходом через десяток», например, 7+9. Никто его специально не учил ни буквам, ни цифрам, но читать и считать он выучился в три года. Цифры и буквы завораживали Ванечку. Необъяснимое очарование для него состояло именно в том, что они шли пить сок на 118-й пляж.

Шли довольно быстро, ведь путь до 118-го путь был неблизкий. Народу вдоль берега прогуливалось немного, июнь в начале, сезон только открылся. Обогнали двух старушек, около которых вертелись дети, мальчик и девочка лет по шести-семи. Когда обходили их слева, со стороны берега, Артур услышал, что они говорят между собой по-русски. Артур оглянулся и узнал их — бабушки с внуками каждый день лежали на пляже недалеко от их места, и Артур поздоровался с соотечественницами. Он знал, что девочку зовут Кристина. Она на пляже каждую минуту окликала свою бабушку: «Бабушка, бабушка…» Лежащие рядом с ними супруги-итальянцы обратили внимание на это постоянно повторяющееся слово, и спросили бабушку, указывая на Кристину: «Scusa, Signora, che cosa vuol dire «babusceca»?» Но бабушка Кристины не поняла вопроса, подумала, что иностранцы на своем языке хвалят ее внучку и, смущенно улыбаясь, стала говорить: «Grazie, grazie…». Артур сказал итальянцам: «Babusceca» e la nonna». Итальянские супруги засмеялись, а Артур объяснил бабушке, в чем дело.

Артур с Ванечкой обогнали бабушек и снова пошли ближе к морю. Ванечка перестал прыгать и спокойно шел, о чем-то думая, за ручку с папой. А Артур тоже задумался, потому что никак не мог «ухватить» воспоминание, пронесшееся в мозгу. Ведь он уже видел где-то Кристинину бабушку. Удалось, Артур «ухватил», вспомнил.

В конце января Артуру позвонил Игорь Петрович Аверин, бывший заместитель директора института по режиму. Аверин давно уволился из института, потому что ушел из «органов» по возрасту, и организовал предприятие, занимающееся сбором информации по заданию банков, страховых компаний, крупных корпораций. Заказов у предприятия Аверина было очень много, и Игорь Петрович, благодаря своим связям, добросовестности и сообразительности, всегда отлично выполнял работу. В некоторых случаях Игорь Петрович не только собирал информацию, но и помогал заказчику советом или личным звонком нужному человеку, конечно, если такая возможность была и если он считал правильным помочь заказчику.

Артур, заместитель председателя правления банка «Росинвестпроект», уже не имеющий приставки «и. о.», изредка обращался к Аверину и получал квалифицированную помощь. Обычно Артур звонил Игорю Петровичу. А тут Игорь Петрович сам позвонил Артуру и сказал: «Артур, умер Юрий Иннокентьевич. Похороны на Троекуровском кладбище завтра. Скажи Артуру Ивановичу, если он не знает…» Артур ответил, что отец в госпитале. «Тогда, не говори. Я, может, сам ему позвоню», — ответил Аверин.

На кладбище было очень холодно. Народу собралось много, Артур почти никого не знал. Поздоровался с Авериным, поблагодарил его за то, что сообщил о похоронах. Издалека увидел свою бывшую начальницу Евгению Сергеевну, она почти не изменилась за эти годы. Та тоже увидела Артура, но с первого взгляда не узнала, а, когда встретились глазами второй раз, Евгения Сергеевна кивнула издалека. Еще Артур с трудом узнал Володю Кучерова, начальника Светочки. Владимир Васильевич очень сильно постарел за несколько лет, стоял сгорбленный, бледный и смотрел неподвижно перед собой. С ним Артур даже не пытался здороваться, наверняка Кучеров Артура не помнил. Вот и все знакомые за пять лет работы в институте. Выступали главные конструктора и генералы, выражали соболезнования жене Астре Павловне и дочерям. Эти женщины стояли тихо и кивали головами, когда к ним подходили с соболезнованиями. Но вот стали прощаться, и жена вдруг кинулась на гроб и закричала истошным голосом: «Прости меня, Юрочка!..» Ее оттащили, две дочери держали ее под руки, а третья дочь схватила мать двумя ладонями за щеки, трясла ей голову и что-то говорила матери прямо в лицо, наверное, мать теряла сознание. Шапка с головы вдовы упала на пол. Шапку поднял профессор Рязанцев, бывший университетский декан Артура. Поднял и отдал дочери. Дочь перестала трясти мать и стала неловко надевать шапку ей на голову. Вот тогда-то Артур и видел Астру Павловну.

Да, разница между зимней Москвой и пляжем на Адриатике огромная. И разница между той убитой горем вдовой, уронившей шапку, и этой пожилой дамой в купальнике — не меньше!

Но как все переплелось! Жена Закурдаева оказалась здесь, и Артур ее случайно узнал. Юрий Иннокентьевич умер зимой. Пришло лето, и вдовица его безутешная поехала восстанавливаться на курорт, и внучку с собой повезла. Жизнь ее пошла дальше, не застыла.