– Не твое дело, – ответила она, и снова я ничуть не удивилась, именно такого ответа я и ожидала.

И упрекнула себя мысленно за невоздержанность. Нет, мою мать нужно брать железным терпением. И ни в коем случае не реагировать на ее провокации. Однако я не могла остановиться.

– Вроде бы твоей личной жизни я не мешала, – продолжала я, – потому что ее у тебя не было. Как я школу закончила – сразу и ушла. Так чем тебя не устраивает такая дочка?

На этот раз у нее в глазах что-то мелькнуло, потом она отвернулась и сказала глухо:

– Ты очень на него похожа.

– На кого? На своего отца? Это естественно, я же его дочь, – я пожала плечами.

– Ты называешь его отцом? – закричала она. – Он тебя бросил! Он о тебе вообще забыл!

Ага, будто я не знаю, что первое время отец пытался со мной увидеться и посылал подарки. Но мать была начеку, перехватывала подарки и возвращала их поломанными и изрезанными, так что отцу это очень скоро надоело.

Об этом мне наболтала Нита, говорила же, что сестрица моя единокровная ужасная болтушка.

Резкий ответ застыл у меня на губах. Если я сейчас это скажу, то мать так разорется, что ее никакими силами не остановишь. А я вообще-то по делу пришла.

– Давай не будем о нем говорить, он давно умер, – примиряюще сказала я. – Но у меня для тебя хорошие новости. Ты знаешь, что бабушка тоже умерла?

– Бабушка? – заорала она. – Ты называешь эту… – далее последовала куча нелицеприятных эпитетов, которые я, естественно, не стану повторять. – Она меня ненавидела! Она всегда была против меня!

– Ну ладно, ладно… – я замахала руками, – остановись уже и посмотри сюда! – Я показала ей свидетельство о собственности на квартиру.

Мать схватила его недоверчивой рукой и пробежала глазами.

– Видишь? Бабушка оставила мне квартиру. То есть половину квартиры.

– Вот именно, что половину! – мать не хотела сдаваться. – Ничего ты с них не получишь, такие сволочи!

Тут я впервые подумала, что у меня ничего не получится, ну не достучаться до нее совсем!

– Уже получилось, мы с Анитой обо всем договорились, продаем квартиру, деньги пополам.

– Анита… – фыркнула мать, – Анита и Виталия. Только и годился на то, чтобы имена несуразные дочкам придумывать.

Я промолчала: тут она, пожалуй, права.

– Значит, так, – я уселась на стуле поудобнее, – вот какое у меня дело. Мне нужна дым-машина.

– Что-о? – похоже, что мне удалось ее удивить.

– Ты не ослышалась, мне нужна она. Дым-машина, она же генератор дыма. Взаймы и ненадолго, обещаю вернуть в целости и сохранности. У вас она еще функционирует?

– Ну да, но с чего это я должна тебе ее давать?

– А вот смотри! – я помахала перед ней свидетельством. – Я покупаю квартиру и выписываюсь из этой навсегда. Только представь: ты никогда больше меня не увидишь! Стоит это дым-машины?

Что-то такое мелькнуло в ее глазах, но потом взгляд снова стал немигающим, и губы плотно сжались.

– Ну я знаю, у вас завтра концерт в клубе, так я приеду за ней?

– Но… – она с трудом разомкнула губы, – зачем она тебе?

– Не твое дело! – ответила я и вежливо улыбнулась.

На следующий день мы подъехали к Клубу работников пищевой промышленности заранее. Концерт был дневной и начинался в двенадцать часов. Перед входом в концертный зал висела афиша, на которой красовались несколько длинноволосых добрых молодцев с гитарами наперевес и разбитная девица.

Над ними вилась яркая зазывная надпись:

Зал был наполовину полон – или наполовину пуст, кому как больше нравится. Публика была в основном среднего пенсионного возраста, некоторые, особо продвинутые зрители – глубокого пенсионного, граничащего с возрастом преданных поклонников Альцгеймера и Паркинсона.

В зале ощутимо пахло нафталином.

Видно было, что ради этого концерта зрители вытащили из шкафов и сундуков наряды своей бурной молодости – на дамах были разноцветные кримпленовые платья, на их немногочисленных спутниках – брюки-клеш и пиджаки с плечами.

На сцене выстроилась команда таких же престарелых артистов – четыре жизнерадостных старика с электрогитарами наперевес, в розовых приталенных пиджаках со стразами, с длинными крашеными волосами, ниспадающими на плечи, и блондинка в розовом мини-платье, с навеки застывшей улыбкой на лице, носящем следы бесчисленных пластических операций.

Один из артистов, отличающийся от прочих длинными ухоженными усами в форме подковки, видимо, предводитель этой музыкальной банды, стоял чуть впереди, и выводил высоким, немного дребезжащим голосом, слегка пришепетывая:

Мой адрес – не город, не улица,

Не дом деревенский пустой…

Соратники дружно вступили:

 Мой адрес – Смоленское кладбище,

Мой адрес – участок шестой!

И весь зал дружно подхватил песню своей молодости:

Мой адрес – Смоленское кладбище,

Мой адрес – участок шестой…

В это время на сцену выплыло густое облако розоватого дыма, в котором скрылись нижние половины музыкантов.

Я подумала, что на этом спецэффекте настояла солистка ансамбля, чтобы скрыть свои не слишком стройные ноги. Хотя чего проще – надела бы платье подлиннее или вообще брюки. Но нет – ей нужно было хранить образ полувековой давности… она все еще воображала себя секс-символом своего поколения…

Как бы то ни было, этот декоративный дым – именно то, что мне нужно для задуманной операции.

Я не стала дальше слушать шлягеры прошлого тысячелетия, пробралась к самой сцене, нашла дверь с надписью «только для персонала» и уверенно вошла в нее.

За дверью сидела тетенька лет семидесяти в круглых очках и что-то вязала. Сдвинув очки на кончик носа, она строго посмотрела на меня и проговорила:

– Ты что, читать не умеешь? Там же человеческим языком написано, что только для персонала!

– Извините, только мне очень нужно поговорить с Валентиной Грачевской.

Ну да, вы не ослышались, мать мою зовут Валентина, а отца звали Валентин. Они на этой почве и познакомились. Был такой спектакль «Валентин и Валентина», тоже сошел со сцены до моего рождения. Там вроде герой с героиней полюбили друг друга, и все у них было хорошо. Так это не про моих родителей.

– С кем? – удивленно переспросила тетка. – Ах, с Валентиной! Она у тебя что – мужика увела?

– Да вы что! Я ее дочь!

– Дочь? – тетка поправила очки, внимательно и недоверчиво посмотрела на меня, очевидно, она хорошо знала мою мать, и у нее в голове не укладывалось, что у нее