Все казалось реальным. Слишком реальным.

Но было еще кое-что. Я чувствовал запах. Болезненно-сладкий и в то же время горький. Он терзал мой нос и комом застревал в горле. Однажды мы наткнулись на мертвого барсука в лесу. Он разлагался, в нем поселились лягушки. И вот тогда ощущался точно такой же запах.

Я сразу все понял. Прошло уже почти три месяца с того несчастного случая. Он долго пролежал под землей. В твердом блестящем гробу, пока извивающиеся коричневые черви ползали по его размягченной плоти и проедали путь внутрь…

Я обернулся. Шон Купер, а точнее, то, что от него осталось, улыбался мне растрескавшимися гнилыми губами, под которыми виднелся ряд белых зубов, торчавших из черных прогнивших десен.

— Привет, говноед.

Там, где должны быть его глаза, теперь зияли две черные дыры. Хотя они не были совсем пустыми. Я видел, как внутри что-то шевелится. Что-то черное и блестящее бурлило внутри его головы и выглядывало из глазниц.

— Что я здесь делаю?

— Ты скажи мне, говноед.

— Я не знаю. Я не знаю, почему я здесь. И почему ты здесь.

— Все просто, говноед. Я — Смерть, твой первый близкий опыт. Похоже, ты частенько обо мне думаешь, а?

— Я не хочу думать о тебе. Я хочу, чтобы ты ушел.

— Это сложно. Но ты не переживай. Скоро у тебя появится новая причина для кошмаров.

— Какая?

— А ты как думаешь?

Я огляделся. Стволы деревьев были покрыты рисунками. Белые меловые человечки. Они все двигались. Прыгали и дергались так, словно танцевали какую-то жуткую джигу. Их ручки и ножки колебались и вздрагивали. Лиц у них не было, но я знал, что они улыбаются мне. И это были нехорошие улыбки. Совсем нехорошие.

Мне показалось, что из меня выпустили весь воздух.

— Кто их нарисовал?

— А ты как думаешь, говноед?

— Я не знаю!

— Да нет, знаешь, говноед. Но пока не понял.

Он каким-то образом подмигнул мне, а затем просто исчез. Но не в облачке пыли, на этот раз он рассыпался кучей листьев, которые тут же свернулись и засохли.

Я снова поднял взгляд. Меловые человечки тоже исчезли. И лес. Я был в своей спальне, дрожал от ужаса и холода, мои руки онемели, их покалывало. Я засунул их в карманы. И понял, что мои карманы полны мела.

Наша банда не собиралась вместе с той самой драки. Никки уехала, а у Майки теперь были новые друзья. Заметив Толстяка Гава, Хоппо и меня, он часто просто игнорировал нас. Иногда мы слышали, как его дружки хихикают, когда мы проходим мимо, или называют нас педиками, ушлепками и еще как-то так.

В то утро, когда я пришел на площадку, я едва узнал Майки. Его волосы отросли и стали светлее. Он стал невероятно похож на своего брата. Уверен, в тот момент на нем даже была его одежда.

По правде сказать, на одну жуткую секунду я даже поверил, что это и правда Шон Купер сидит на карусели и ждет меня.

«Эй, говноед! Отсосать мне не хочешь?»

И в этот раз я был уверен… ну, или почти уверен, что это не сон. Для начала светило солнце. А призраки или зомби не ходят при свете солнца. Они обитают в сонном царстве между полуночью и рассветом и рассыпаются в пыль при первых лучах. Ну или вроде того. В двенадцать лет я все еще верил во всякое такое.

А потом Майки улыбнулся и я понял, что это он. Он спрыгнул с карусели и подошел, громко чавкая жвачкой.

— Привет, Эдди Мюнстер. Так ты получил сообщение?

Я получил. Оно было нарисовано голубым мелом на подъездной дорожке, и я увидел его, когда спустился вниз. Там был изображен символ, который мы использовали, когда хотели назначить встречу на площадке, а вместе с ним — три восклицательных знака. Один — это уже значит «Срочно!». А три — это значит «Вопрос жизни и смерти».

— Так, значит, ты хотел встретиться? Что за спешка?

Он нахмурился:

— Я? Это не я оставил послание.

— Это был ты. Мел голубой.

Он потряс головой:

— Нет. Я получил послание от Хоппо. И оно было зеленым.

Мы уставились друг на друга.

— Ого! Неужели блудный сын вернулся? — На площадку вступил Толстяк Гав. — Ну, и что скажешь?

— Ты пришел, потому что кто-то прислал тебе сообщение с просьбой прийти сюда? — спросил его я.

— Ага. Ты и прислал, членожор.

Мы уже почти рассказали ему обо всем, когда появился Хоппо.

— А тебя кто пригласил? — спросил его Толстяк Гав.

Хоппо уставился на него:

— Ты. Что здесь происходит?

— Кто-то хотел собрать нас всех вместе, — сказал я.

— Зачем?

«Ты знаешь, говноед. Просто пока не понял».

— Я думаю, кто-то должен пострадать. Или уже пострадал.

— Да ну на хер, — фыркнул Железный Майки.

Я огляделся. Еще одно послание. Оно должно появиться, я уверен. Я обошел площадку. Остальные смотрели на меня так, словно я тронулся. А затем я нашел его. Прямо под детскими качелями. Рисунок мелом, но другой. У этого человечка были длинные волосы и платье. Меловая девочка. А рядом с ней было нарисовано несколько меловых деревьев.

Я до сих пор отчетливо помню этот момент. Помню меловые крошки на темном асфальте. Легкий скрип детских качелей и кусачий холод раннего утреннего воздуха.

— Что это еще за хрень? — спросил Железный Майки, подойдя ближе. Хоппо и Гав последовали за ним. Все уставились на рисунок.

— Мы должны пойти в лес, — сказал я.

— Да ты шутишь! — воскликнул Толстяк Гав, но на этот раз его шутка вышла не такой уж искренней.

— Я не пойду в лес, — сказал Железный Майки. — Это отнимет кучу времени, и все ради чего?

— Я пойду, — сказал Хоппо, и, пусть я был уверен, что сделал он это для того, чтобы позлить Майки, все равно был благодарен ему за поддержку.

Толстяк Гав закатил глаза, а затем пожал плечами:

— Ладно. Я тоже.

Железный Майки молча стоял в стороне, засунув руки в карманы.

Я посмотрел на остальных:

— Пойдем.

Мы вышли с площадки и подняли свои велики с земли.

— Подождите! — Железный Майки догнал нас и обвел жестким взглядом. — Для вас же будет лучше, если не окажется, что это просто чья-то гребаная шутка.

— Это не шутка, — сказал я, и он кивнул.

Мы поехали прочь от площадки. Я оглянулся на качели. Не знаю, заметили ли это остальные, но с меловой девочкой было что-то не так. Она казалась какой-то изломанной. Линии ее тела не выглядели прямыми и четкими. Руки. Ноги. Голова. Они все были нарисованы отдельно от тела.