его грозная супруга. Он не прочь был оставить ее на произвол судьбы и улететь на рассвете со своим другом фон Листом, даже не повидавшись с Норой. Листу пришлось напомнить ему, на что способна женщина в ее годы. Еще кинется следом за ним, а при делах, которые они затевают в Берлине, это нежелательно. Но Шаттих упорно стоял на том, что прежде им надо еще кутнуть на пышном празднестве в честь Союза рационализации Германии. Ночка будет из ряду вон! Но фон Лист чуть ли не силой проводил его к Норе. Он наставлял его:

— Держитесь твердо! Новые помехи были бы весьма некстати. Меня очень удивило бы, если бы ваша жена не заинтересовалась изобретением и не вступила в союз с нашими противниками. В случае развода она козырнет и этим.

— Вымогатели у меня всегда оставались с носом, — уверял Шаттих. — Через полчасика, не позже, я вернусь, а пока что взбодрите наших голеньких балерин.

— Так или иначе — в шесть утра на аэродроме, — напомнил фон Лист, настроенный довольно скептически.

Они дошли до двери, и Лист внезапно попрощался. Шаттих резким движением распахнул дверь. Нора только что поднялась с пола и неожиданно для самой себя сказала:

— Будь любезен, помоги мне собрать жемчуг.

— Как раз теперь я могу заняться более выгодным делом, — насмешливо ответил он.

— Для тебя? — спросила она. — Сомневаюсь. По-видимому, твоя песенка спета. Можешь спокойно ползать по полу — как тебе и пристало. Прося моей руки, ты бросился на колени. В то время всякая мелюзга позволяла себе такие вещи.

Удар кулаком по столу — и перед оробевшей женщиной уже стоит, вытянувшись во весь рост, государственный муж. Вот-вот он взмахнет красным портфелем и пригрозит рейхстагу роспуском!

«Голова у него огурцом, — подумала Нора, чтобы придать себе храбрости. — У него всегда была такая голова. И у всей этой братии». Перед ней промелькнула целая галерея людей, стоявших во главе политики и экономики, — у всех был одинаковый череп. И у него такой же — голый, кверху суженный и теперь, при ярком освещении, поражающий своим бесполезно высоким сводом.

— К делу! — приказал он. — Твои остроумные определения никого не интересуют.

— А судебные определения?

— С судами я договорюсь после. Не строй себе иллюзий, на деле, которое ты задумала, не очень-то наживешься. Для бракоразводного процесса ты выбрала год, когда я, по твоим расчетам, процветаю. Ты ошиблась. Если потребуют обстоятельства, окажется, что я нищ и гол, я сумею это доказать. Моя разведенная жена останется ни с чем. — Он старался дать ей почувствовать, что у нее есть основания для страха, она же на сей раз смолчала и только сверкнула на него глазами. — Другое дело — полюбовное соглашение, — сказал он успокоительно. — Тогда ты могла бы по крайней мере сохранить свой жизненный уровень.

Это было одно из выражений, усвоенных им с опозданием, что угадывалось по особой интонации. Может быть, от других это и укрылось бы, но его жена была чутка к таким вещам.

— Да и вообще я не вижу причин для развода. Тебя раздосадовал мой маленький праздник — ну да, тебя это не должно было коснуться. Если ты о нем узнала, значит допущен организационный промах. Это я признаю.

Тут Нора пнула ногой куклу Зиги, которая тотчас же приняла новую позу. До сих пор она лежала на боку, с поджатыми ногами; теперь она откинулась на спину, блаженно распростерлась во весь рост и склонила голову набок. Ее светски-любезное лицо, лицо призрака, было обращено к Шаттиху; последний мог продолжать, Зиги слушал его.

Нора села за письменный стол… Свои еще красивые руки она вытянула по подлокотникам кресла, голову откинула назад. Взгляд ее то устремлялся в потолок, то опускался на Шаттиха, который тогда физически ощущал его на себе. Шаттих никак не мог найти повода сесть. Его поза становилась все более неприглядной, он стоял, точно подсудимый. Был тут и свидетель обвинения — Зиги. «Чего ради я защищаюсь?» — думал Шаттих. А сам из кожи вон лез.

— Разумеется, мне вменяется в вину не только этот маленький праздник, но и Союз рационализации Германии, в честь которого я его даю. Ты относишься неодобрительно ко всему, что я делаю для своей карьеры. Отсюда я могу лишь заключить, что ты не рада моим успехам, а это я считаю каким-то извращением. Я знаю, мне полагается быть более благородным. И даже дела выбирать благородные, как будто специально для меня можно изобрести дела без обмана. Чего ты хочешь? Обман — это закон жизни, — давай будем хоть раз до конца искренни!

Изречение показалось ему метким. Надо будет пустить его в оборот на заседании наблюдательного совета. А даму, слушавшую его с тупо-надменным видом, он презирал. Шаттих с удовлетворением отметил оттенок неуверенности в ее позе. Она не сводила глаз с потолка.

— Иначе никогда и не бывало! — воскликнул он. — А чем занималась в свое время твоя почтенная родня? Надувательством, а то не пошла бы в гору. Но только тогда спекуляция считалась добропорядочным занятием. Ну, а мы себя не обольщаем на этот счет. Вы устраивались сразу на доброе столетие. А нам-то что остается? — Тут он ощутил тяжесть упавшего на него взгляда. Не надо бы пускаться в такие откровенности. Он вдруг вышел из терпения. — Германия в опасности, — произнес он резко. — Теперь нужны мужчины. Сплочение всех конструктивных сил — вот чего ты не хочешь понять. Ты ставишь мне в вину, что я не хожу на современные пьесы.

— Да и на старые не ходишь, — неожиданно сказала Нора.

Так как она все время молчала, казалось странным, что она отозвалась именно на эти слова. И Шаттих насторожился. Что она имеет в виду? Ах, он знал это по многолетнему опыту: двадцать лет жизни с ним, и все отдано ему в жертву — молодость, класс, к которому она принадлежала. Она хотела сказать: «Ты все соки из меня высосал, и тебе это пошло впрок, а я теперь завишу от тебя и качусь под гору».

— Да, да, законы жизни! — подтвердил он вслух ее мысли, постепенно ставшие его собственными. — Где люди, там и дела, но выгодное дело удается сделать лишь одному.

— Бывает, и одному не удается!

Не успел он кончить, как уже услышал ее ответ, хотя в действительности она и рта не раскрывала. Этим пожилым супругам слова были не нужны. То, что муж поддался искушению и заговорил, поставило его даже в невыгодное положение… Он слышал: «Бывает, и одному не удается. Долго ли