Так и получалось. У ладожского посадника имя оказалось под стать граду — Ладомир, а сокращенно, по-новгородски, Ладко. Когда после литургии собрались у него, он сказал:

— Браты милые! Хоть режьте меня — меньше чем за два дня, я не смогу собрать ни дружину, ни ополчение, так уж получилось, простите! Зато к сутрашнему вечеру — клянусь! — выставлю двести человек, готовых к любому бою. К любому! Клянусь!

— Нет, нам ждать некогда! — возмутился боярин Роман Болдыжевич. — Заутра по самой рани — крайний срок.

— Не горячись, Романе, — осадил его Александр. — Излишняя спешка нам тоже ни к чему. Моё рассуждение таковое: мы уже здесь, и свеи тоже сюда, к Ладоге, двигаются. Здесь нам так и так ждать придется, пока конница наша по берегу подойдет. Они под дождем вымокли, устали, им отдых нужен. Да и ладожская дружина с ополчением нам позарез нужны — двести воинов это хорошее пополнение. Ежели завтра к вечеру о приближении свеев никаких вестей не поступит — отправимся на ладьях в Нево озеро и пойдем к устью реки Невы. А конницу пустим опять по берегу. Так что, братцы, живем пока в Ладоге.

— Да я вас тут на руках носить буду! — ликовал посадник. — У меня заутра именины, браты! Собор архангела Гавриила! Ибо я в крещении — Гавриил. Вечером канун отстоим, и я вам такой пир обещаю! Вы у меня све пьяные будете, а с утра — клянусь! — ни у кого никакой головной тяжести, у меня целебный напой имеется.

Он был высоченный, чернявый, и, как выяснилось, по происхождению из сербов. Потому вместо «все» говорил «све», вместо «всякий» — «свякий». Оттого и прозвище у него от ладожан было смешное — Ладко Свяка.

— Князь Леско! — ликовал он искренне. — Много я рад тебя видеть! Мы, серби, такоже, если Александр, зовем человека Леско. Теперь пойдем, я затопил баню, будем баниться. Да ты долгорослый какой, сосвем, как и я! А я мыслил, выше меня не найти. У меня, братиче, свё для бани готово и припасены такие девойки, такие сладкиши — истинно небесные земички! Глянешь — и мигом в тебе огневая желя возгорается!

— Да ты в своем ли уме, Гаврииле? — засмеялся Александр. — Каких таких девоек мне ладишь? Ведь я — женатый человек. Да и неженатым моим не предлагай ничего подобного. На такое дело подвигаемся! С нами Бог незримо идет, все его архангельское воинство, святые стратилаты, а ты блудить намереваешься!

— Понял! Прости, княже! Ну такой я грешный несречник, по младым летам своим необузданно распаляюсь любовью к девойкам. Я и забыл, что ты у нас сведомый враг всякому греху. Ну прости, прости! Эво, если ты прямо сей же час не простишь мя, то, веришь ли, здесь же об землю убьюсь! Прощаешь?

— Да простил уже, — смеялся Александр. — Идем париться.

— Ах, дай я тебе руку поцелую за твое добросердие!

— Да не надо же этого! Экий ты, право слово…

В сей миг в душу Александра закралось сомнение — видно, посадник не только не мог раньше завтрашнего вечера собрать войско, но и не очень хотел, поскольку уж собрался хорошенько отметить свои именины.

Баню здесь и впрямь на славу уготовили. В парной было жарко, будто в геенне огненной.

— Добра вруджина! — кряхтел даже сам хозяин, забираясь на самый верхний полок, туда, где волосы начинали тлеть и вот-вот готовы были вспыхнуть.

Александру вскоре захотелось выскочить вон, но в соревновании со Свякой он не мог это сделать прежде ретивого серба. Парная была просторная, кроме Ладомира и Александра, в нее вместились Савва, Ратмир, Варлап, Нефёша и Кондрат Грозный. Все отчаянно пыхтели, но ни один не хотел выскочить первым, каждый старался показать — а вот я какой, мне любое пекло нипочем, могу целый день тут задыхаться! Александр строго посмотрел в глаза своему ближайшему слуге, пытаясь мысленно внушить ему: «Давай ты первый!» Но в глазах у Саввы отчетливо прочитывалось: «Как бы не так!» И каждый переглянулся друг с другом в такой же мысленной перепалке. Теперь уж становилось очевидно, что ни один не пойдет из парной первым, покуда кто-то не упадет замертво. Александру сделалось тоскливо, но он твердо сжал зубы: «Умру, но первым не выскочу!» Он расправил плечи и тотчас грудь его нестерпимо ожгло раскаленной серебряной ладанкой. Пришлось терпеть и эту муку.

Спасение пришло неожиданно. Вдруг дверь распахнулась, и в парную втиснулся еще и отец Николай. Глаза его горели неистовым сочетанием гнева и смеха.

— Раб Божий Гаврииле! — воззвал священник к Ладомиру. — Иди-ка разберись! Там к тебе сестры какие-то явились.

— Свети Боже! — отчаянно воскликнул посадник и вихрем слетел со своего полка вниз, выскочил вон. Александр немедленно ринулся за ним следом и застал изгнание мнимых сестер Свяки из банного рая. Их было не менее восьми, все полуобнаженные, раскованные и как-то лихорадочно веселые.

— Кто звал вас сюда! — рявкнул на них Ладко. — Хайде отсюда! Бесстыжие мачки! Прочь, говорю, адская ватра! Прочь, прочь! — И он принялся собственноручно выталкивать волочаек из обширного предбанника.

Александр от всей души хохотал.

— Куда ты их гонишь, Свяка! — заорал выскочивший из парилки Савва. — Таких красоточек! Эй, да что же это!

— Не вмешивайся, Савка, — осадил его выскочивший следом Ратмир.

— Кому Савка, а кому… Эй, да не гони ты их, Ладко! Чем они помешают?

— Опомнись, дурень! — нахохотавшись, острожился князь Александр. — Видать, мозги у тебя от жару расплавились. Бери ушат да неси воду.

Когда от Свякиных «сестер» не осталось и следа, из парилки медленно вышел отец Николай. Он проверил взором наличие только мужского пола в предбаннике и провозгласил:

— Благорастворение телесей!

Стали обливаться студеной водой. Тут Александр заметил на груди у себя лиловый ожог в виде крылатого креста. Серебряная ладанка, раскалившись в парилке, оставила свое тавро. Летучий крест, вырезанный на ее поверхности, четко отпечатался на нежной юношеской коже.

— Ох ты! — заметил клеймо Ратмир. — Надо было снять ладанку.

— Надо было, — сказал отец Николай. — Крест на тебе кипарисный, для парной безопасный. А ладанка серебряна, вот и обожгла.

— Да и хорошо ли, отче Николае, что я с ладанкой Владимира Крестителя в парную залез? — вдруг испугался Александр.

— Ладанка Святого Владимира? — восторженно выпучил глаза посадник Ладко.

— Владыка Спиридон наградил меня вместе с благословением на битву, — поведал ему Александр.

У пылкого Ладомира аж дыхание зашлось от восторга. Он бросился перед Александром на колено:

— Дозволь, княже, поцеловать сию ладанку! Он — Владимир, я — Ладимир.

— Изволь, целуй… — растерялся князь и снова взглянул на отца Николая. Тот весело усмехался. Когда Ладко приложился губами к вырезанному на крышечке летучему кресту, иерей тоже приблизился и с благоговением поцеловал Александрову святыню.

Свяка пуще прежнего преобразился. Лицо его сияло: