Я встал и пошел следом. Парень вышел из отеля, перебежал на другую сторону улицы и поднялся на мост. Он ушел. Реально, все бросил и отвалил. Так просто. Раз-два. Пока я курил сигарету, стоя на крыльце, парень перешел по мосту на сторону Нового Арбата. Потеряв его из виду, я сел в машину и набрал номер своего турагента. Еще через сорок минут я покупал бутылку рома в супермаркете на Ленинградском шоссе. Через час я был в Шереметьево. За кофе я так и не заплатил. Как-то особенно быстро приземляется Hong Kong Airlines, а следом за ним Air France.

Four, three, two, one.

Lift off

This is Ground Control to Major Tom

You've really made the grade

And the papers want to know whose shirts

you wear

Свалить сейчас, когда кейс безвозвратно потерян, и ты не видишь даже теоретической возможности его отыскать, — было бы ошибкой. Не свалить — преступлением.

Я лежу на траве и лакаю Bacardi Spice. Нет ни депрессии, ни злости. Даже вечный нервяк, не снимаемый алкоголем и антидепрессантами, куда-то ушел.

Я исчезну из города, в котором меня, по сути, ничто не держит. Так же легко, как тот парень свалил из гостинцы. Из города, в котором ты вынужден придумывать себе новые вершины для взятия, чтобы хоть как-то оправдывать свое бессмысленное существование.

Из города, который мы сами сдали всем этим гастарбайтерам, бандитам, провинциальным олигархам, свезенным сюда со всей страны вороватым чиновникам в плохо пошитых костюмах и бесчисленным гостям столицы, которые, как теперь выясняется, совсем даже хозяева.

И я был одним из тех генералов власовых, которые не просто пособничали оккупантам, а в одном с ними строю осаждали город.

И город капитулировал. Сдался на милость победителей, а мы все это время сидели и смотрели. Как вырастают один за другим уродливые торговые центры и небоскребы, как люди на улицах все меньше напоминают людей, как мэр-пчеловод выкуривает твоих вчерашних соседей, а тех, кто не выкурился, доедают смог, жара, пробки и новое местное население. Мы смотрели и неодобрительно цокали языками, сетуя на жадность Аэрофлота, повышающего цены на европейские направления. Все это время мы словно очень хотели в отпуск. А те, кто приехал сюда вместо нас, видимо, хотели работать.

И как-то незаметно вышло, что каждый вечер, подходя к окну своей шикарной квартиры, ты чувствуешь, что кособокие советские дома-коробки, в каждой маломерке которых живет тридцать пять таджиков, смотрят на тебя своими мутными окнами и шепчут: «Мы скоро к тебе переедем…»

This is Major Тот to Ground Control

I'm stepping through the door

And I'm floating in a most peculiar way

And the stars look very different today

He ко мне. Я выхожу здесь. Из города, который я люблю, и который меня тоже нет. Мне будет трудно без всех вас, дорогие мои ублюдки-москвичи. Но я справлюсь. Я привыкну.

Я забуду тебя, Москва, как забывают женщин, которых отчаянно любили, но с которыми не были счастливы.

Иммиграция, иммиграция. Я так много думал о ней все это время. В сущности, я давно уже живу в иммиграции. Внутренней. Я сбегаю с русской улицы в английскую машину, ныряю в московский подъезд и выныриваю в лондонской квартире. Я забиваюсь в кресло, укрываюсь ворохом англоязычной прессы, прикрываю глаза и ныряю еще глубже. Я знаю, что там, в глубине, нет уродов в пробках, толстых ментов, хитрожопых депутатов, гастарбайтеров, новостроек, торговых центров и дорогих шлюх с отвратительным тыкающим говором.

Но там тоже негде спрятаться. Там нет ничего такого, что отличает меня от всех вышеперечисленных насекомых. Все эти ДБ9, пентхаус и ботинки дерби говорят мне о том, что я всего лишь ношу отличительные признаки правящего подвида, хотя не исключено, что я лишь наколотая на булавку бабочка в чьем-то собрании. Моих старых друзей здесь больше нет, а новыми у меня хватило ума не обзаводиться.

У меня нет детей и домашних животных. А главное — мне не за что зацепиться. Все, из чего состоял Вова тридцать шесть лет назад, истончилось, подъелось ржавчиной, вытерлось и было заменено. Как меняют зубы, или делают пластику лица, или меняют размер груди. Того меня больше нет. И большие сомнения, существовал ли тот парень со школьных фотографий?

Заходящие самолеты накрывают меня тенью от крыльев, оглушают ревом двигателей, и каждый раз, когда надо мной пролетает металлическое чудовище, я невольно съеживаюсь. Мне кажется, в этот момент ДБ9 тоже съеживается, и музыка становится почти не слышна. Один за другим садятся Air France, Аэрофлот и JAL.

For here

Am I sitting in a tin can

Far above the world

Planet Earth is blue

And there's nothing I can do

Я впервые не завидую пилотам западных самолетов, которым осталось провести всего сутки в чужом городе и улететь домой. Я и сам здесь всего на несколько часов.

Боуи заканчивает петь, и вот-вот должна начаться гитарная партия перед финальным куплетом, но вместо нее звонит телефон.

— Добрый день, — раздается на том конце вкрадчивый голос. Номер не определяется, и я мысленно посылаю зашифрованного ублюдка к черту, но тут же одергиваю себя тем, что большая часть моих клиентов звонит с подобных номеров. — Могу я услышать Владимира?

— Вы с ним разговариваете.

— Мне вас рекомендовал Дудкин Виталий. Он сказал, что вы с ним работали по одному вопросу…

— …Организация банковской операции за пределами Родины, — я говорю голосом Google, моментально среагировавшим на введенное в поисковую строку ключевое слово. Только вот Google говорить не умеет, а я умею. Оперативность, думаю, та же. — Работали год назад.

— У меня похожая история, — модуляции его голоса становятся гаже. Судя по голосу, либо чиновник, либо руководящий работник госкорпорации. В общем, мерзость. — Я, к сожалению, не могу представиться, но…

— Поверьте, мне искренне все равно, Иннокентий вы или дядя Петя. — Смотрю на часы, желание отключиться нарастает.

— Мы можем говорить по этому телефону? — сдавленно.

— Ну, если вы мне «Окаянные дни» Бунина не собираетесь читать, то можем, — хмыкаю я. — У меня хороший заряд батареи.

Собеседник делает попытку рассмеяться.

— Тогда к делу. Один человек должен передать крупную сумму денег другому человеку. Но в силу определенных причин, другой человек их лично получить не может…

— Он инвалид? — уточняю я совершенно серьезным тоном.

— Нет, в силу других причин. Скажем… в силу занимаемой должности. Человек он не публичный, поэтому нужен…

— …Курьер?

— …Назовем это так. Двадцать тысяч долларов вас бы устроило?

— Нет! — Я достаю сигарету, кладу телефон на траву, включаю громкую связь и закуриваю. Очередной откат за очередную стройку, льготу, снижение тарифа, налоговую проверку. Сколько в чемодане? Миллион? Полмиллиона? Тысяч триста? Вряд ли так мало, взяли бы ячейку в банке. Клиент из мэрии, министерства, налоговой? Мент? Нет, эти все сами делают, без посредников. Они, наверное, «красные зоны» сами себе строят, чтобы на оборудовании никто не нажился…