– Ш-ш-ш, – сказала она, наблюдая за мальчиками.

Она не ожидала, что он так расстроится. Так не было после Джози. Эндж понимала, что это дает ей надежду.

– Это не в первый раз, Лукас, – сказала она, обращаясь скорее к себе, чем к нему.

– Я знаю, – сказал он, поднимая голову. Его лицо было искажено болью. Как ни странно, это делало его еще красивее. – Я не могу этого объяснить. Я не знаю, что со мной не так.

Я не знаю, что со мной не так. Эти слова были удивительно успокаивающими. Эндж пришло в голову, что в течение многих лет она чувствовала, что неверность Лукаса означает, что это с ней что-то не так.

– Ты не заслуживаешь такого мужа, как я. Ты всегда была такая… такая…

– Я не была беременна.

Лукас замер. Даже слезы, казалось, остановились на полпути на его щеках.

– Что?

– Олли. Я сказала тебе, что беременна, потому что знала, что ты бросишь меня ради Джози.

Лукас усмехнулся, словно сразу же отметая ее признание.

– Но ты была беременна. У нас же родился Олли.

– Помнишь, сколько секса у нас было после воссоединения, Лукас? Я забеременела довольно быстро. В течение нескольких недель.

Лукас посмотрел на нее. По его лицу она поняла, что он все еще не понимает. Лукас никогда не отличался сообразительностью.

– Значит, ты не была беременна, – медленно произнес он. – Но ты так сказала, чтобы я тебя не бросал.

Поздравляю, дорогой, подумала она. До тебя наконец дошло.

– Да.

Это было удивительно похоже на психотерапию – проговаривать все тайны и секреты. Эндж с облегчением откинулась на спинку стула, чувствуя, как тяжесть покидает ее. Лукас встал и подошел к камину.

– Хорошо, – сказал он, поворачиваясь к ней лицом. – Я прощаю тебя. И я должен спросить… а ты бы могла… простить меня?

Лукас больше не выглядел таким отчаявшимся, заметила Эндж. Ее признание тоже было для него целебным. В конце концов, теперь они снова равны, не так ли? Он солгал, она солгала. Теперь они могли закопать топор войны. Она знала, что он так думает, потому что знала о Лукасе все. Эндж вспомнила тот день в магазине. Два клетчатых кресла стояли рядом. Воображаемые дети и внуки сидели у них на коленях. Она думала о прощении. Что было чересчур в браке? Чего им не хватило?

Эндж услышала топот ног в коридоре.

– Папа! – закричал Олли, врываясь в комнату. – Уилл! Папа здесь!

За этим последовали объятия. Если мальчики и заметили, что лицо их отца было залито слезами, они не показали этого – они были слишком заняты, рассказывая ему об уровне, до которого они добрались, играя в приставку. Маленькие нарциссы.

– Мы можем заказать пиццу на ужин? – спросил Олли. – Вчера мама разрешила нам съесть пиццу.

Он встретился взглядом с Эндж. Может, ей это и показалось, но похоже, он бросил ей предостерегающий взгляд.

– Два вечера подряд? – возразил он. – Это звучит немного…

– Отличная идея, – сказала Эндж. – Мне гавайскую.

Олли и Уилл посмотрели друг на друга исподлобья.

– Гавайскую? Но… вы с папой всегда едите греческий салат или рыбу. Ты никогда не ешь пиццу.

Они не ошибались. Эндж попыталась вспомнить, когда в последний раз ела пиццу. Наверное, еще в колледже. Определенно еще до того, как встретила Лукаса. До того, как начала пытаться поддерживать себя в форме, чтобы муж не пошел налево.

– Знаешь что? Теперь я ем пиццу!

Дорога перед Барбарой была затуманена от жары. Поднялся ветер. Барбара чувствовала, как он окружает ее, толкая и прижимая машину, словно пытаясь смести ее с дороги. Барбара взглянула на Мию в зеркало заднего вида, та скучающе уставилась на свои колени и теребила подол юбки. Черты ее лица – рыжеватые волосы, ясные голубые глаза – и изящное телосложение балерины так не вязались с внешностью Барбары. Это было так очевидно, и все же Барбара раньше не обращала на это особого внимания.

Ведя машину, Барбара мысленно вернулась в тот день, когда узнала, что беременна Эсси. До этого у нее было две беременности, и каждая закончилась выкидышем в первом триместре, но эту, она была уверена, она выносит. К тому времени она была замужем уже три года. Первый год был еще ничего, второй – похуже. Третий год был невыносимым.

Она познакомилась с Джоном в казино в час ночи, через несколько недель после смерти родителей. Джон только что выиграл партию в карты и настоял на том, чтобы угостить ее выпивкой. Их свадьба, состоявшаяся шесть месяцев спустя, была болезненной реакцией на смерть родителей, теперь она это понимала. Она не привыкла быть одна, и желание создать новую семью взамен старой оказалось сильнее, чем она себе представляла.

Сначала они потеряли машину – поставив на лошадь, которая «просто не могла проиграть». Следующим был дом, который они купили на ее наследство. В итоге они сняли квартиру с одной спальней. Она сомневалась в таком выборе, учитывая, что они собирались завести ребенка, но Джон сказал, что они обойдутся. Тоска по родителям была неумолима. Они бы знали, что делать. Мать привезла бы ее домой и ухаживала бы за ней во время беременности, а отец сказал бы Джону суровое слово, а потом научил бы его, как лучше распоряжаться деньгами. Родители, возможно, даже одолжили бы им денег, чтобы купить еще один скромный дом, в обмен на разрешение контролировать их финансы. Они бы многому у них научились, и в будущем все было бы лучше.

Но ее родителей больше не было.

Джона тоже почти никогда не было. Он эмоционально отсутствовал большую часть их брака, но по мере того, как рос ее живот, он также часто отсутствовал физически. Все, казалось, отсутствовали. Раньше у Барбары были друзья, но она перестала встречаться с ними, вместо этого проводя все свое время, отсиживаясь в квартире, волнуясь. Она беспокоилась о том, что будет, если их выселят за неуплату счетов. Она боялась, что ей некуда будет принести ребенка. Это начало проникать в ее сознание, это мучило ее.

В благотворительном магазине она нашла кроватку для ребенка, несколько предметов из одежды и плюшевого мишку. Она положила все это в углу спальни. Иногда она просто сидела в спальне и смотрела на вещи, которые расставила. Это как-то успокаивало ее.

К моменту родов Джон уже бросил ее. Она собиралась лечь спать, когда почувствовала первую схватку – такую сильную, что у нее перехватило дыхание. Когда приехало такси, чтобы отвезти ее в больницу, она уже не могла говорить из-за боли.

– Еще рано, – она вспомнила, как говорила это сестре. – Тридцать пять недель. – Медсестра кивнула.

Не было времени заполнять бумаги, говорить… делать что угодно, кроме как тужиться. Это не заняло много времени. Барбара еще раз попыталась вспомнить, как выглядела Эсси, когда ее положили ей на грудь, но не смогла. Отведенные глаза персонала больницы. Холод в комнате. Она помнила ощущение ребенка у себя на руках, едва заметную тяжесть больничного халата. Почему она не может вспомнить ее лицо? Но вот лицо начало всплывать в памяти. Идеальные закрытые глаза. Ярко-красная, покрытая пятнами кожа и темно-фиолетовые губы. Она была такой маленькой. Слишком маленькой.