Это было утесом, лицом утеса, и действительно неким необъяснимым образом походило на лицо, вставшее перед ним ярдах в пятидесяти ниже в просвете между скалами. Неровные каменные стены по сторонам заслоняли лучи садящегося солнца, потому там было сумрачно. В дальнем конце расщелины высился утес, отличавшийся от бесконечной зубчатой цепи окружавших скал. Примерно на середине его высоты находился участок заметно светлей окружения и похожий на мраморный, который в неверном свете казался висевшим отдельно. Поверхность камня здесь была более гладкой, словно отполированной, а сам участок был почти овальной формы и испещрен тенями. Он тускло светился, как зеркало. Выше этого пятна утес был темнее и прочерчен очень тонкими, будто карандашными, линиями. Взаимосвязь частей была неопределенной. То казалось, что нижняя, более светлая часть — лицо, а то — голова с короной. То весь этот большой участок выглядел как неразборчивое ужасное лицо. Выше, насколько высоко она уходила, Тим не мог определить, виднелась большая темная неровная черта, скорее всего, большая трещина, в которой росла трава. Откуда-то сверху свешивались длинные пряди ползучих растений. Но больше всего Тима поразило нечто, что он заметил не сразу и что открылось ему, когда он подошел ближе. У основания утеса, под «мраморным» участком находилось довольно большое круглое озерцо с прозрачной чистой водой. Поблескивавшее озерцо было исключительно правильной формы, а края невероятно гладкими — с трудом верилось, что это работа природы. Тим с благоговением смотрел на него. Потом вдруг ощутил абсолютную тишину, абсолютную уединенность этого места, сгущающийся сумрак. Он повернулся и поспешил назад, пробрался сквозь расщелину-вход и помчался, не останавливаясь, вниз по тропе, вьющейся среди скал, по винограднику, аллее тополей, темному мостику, между кривых олив, через поляну, террасу и в дом, зажег везде свет, закрыл и запер на засовы двери.

Сегодня, под ярким утренним солнцем чувствуя себя куда как смелей, он намеревался вернуться к «лику», возможно, даже зарисовать его. Найти его оказалось не так просто, поскольку тропа будто изменилась со вчерашнего дня, прирастила ответвления, потеряла определенность в верхней части, и он открывал новые и отвлекающие чудеса, вроде окруженных скалами площадок, где на миниатюрных лужайках росли маленькие розовые и белые тюльпаны. Наконец, уже думая, что заблудился, и решив подниматься на вершину бесконечной груды скал, он неожиданно увидел в отдалении и ниже знакомую расщелину-дверь и принялся спускаться к ней, тяжело дыша и обливаясь потом. Он протиснулся сквозь проход и мгновенье спустя вновь стоял на уединенной зеленой лужайке перед «ликом».

При дневном свете огромный «лик» выглядел иначе, но не менее впечатляюще. Теперь Тим заметил на высоте трещину в форме буквы «V», из которой торчала какая-то растительность вроде папоротника. Свисавшие плети ползучих растений начинались где-то еще выше, на вершине, терявшейся в листве и тенях. Там, где поверхность утеса казалась покрытой «карандашными штрихами», теперь были заметны полосы желтоватого мха, росшего в узких углублениях и выделявшего линии, отчего верхняя часть скалы и казалась заштрихованной мягким поблескивающим карандашом. Овальная область ниже была примечательна: слегка выступающая вперед, чистая, без намека на растительность, еще находящаяся в тени, но поблескивавшая в ярком отраженном свете. Она нависала над Тимом, нижняя часть была над самой его головой, и диаметром была, наверное, больше двадцати футов. Под ней стена уходила вглубь, образуя нишу. Подойдя ближе, Тим увидел, что вся округлая поверхность светлого кремоватого оттенка, контрастирующая с окружающим камнем, блестела от воды, видимо, проступавшей сквозь бесчисленные поры. Вода покрывала стену, но не капала в озерцо под ней.

Каменная чаша озерца, что стало ясно при дневном свете, была творением природы, хотя и удивительным. Она была округлой, приблизительно того же размера, что бледный сочащийся камень над ней. Края чаши были из серого крапчатого камня, который здесь вертикально вставал из травы, обрамляя воду своего рода широкой волнистой оборкой и соединяясь с основанием утеса в глубине каменной ниши. Чаша была глубокой, как и предположил вчера Тим, необычайно чистой и прозрачной, почти сияющей. Трудно было сказать, насколько она глубока, может восемь или десять футов в середине, к которой плавно и ровно сходило дно. Оно все было усеяно маленькими прозрачными камешками белого или кремового оттенка, словно каменными слезами, скатившимися с «лика» над озерцом. Глядя на это странное озерцо, Тим вновь поразился, увидев, что вся масса прозрачной воды очень слабо дрожит, вибрирует, но так незаметно, что это не влияет на ее прозрачность, настолько почти неразличима, неподвижна быстрая рябь на поверхности. Чашу, несомненно, наполнял родник, но откуда поступала вода и куда утекала, Тим не мог определить. Она не перетекала через край, и поблизости не было никакого ручейка. Прекрасное лучащееся озерцо просто дрожало, вечно пополняясь загадочным образом и так же загадочно обновляясь.

Тим стоял, упиваясь необыкновенным зрелищем, и его сердце так колотилось от радости, что в какое-то мгновение он схватился за грудь. Белое круглое каменное пятно висело над ним, похожее на громадный щит древнего героя. Оно тихо струилось в волнах горячего воздуха (или это казалось?), хотя солнце, возможно, никогда не попадало на него. Тим осторожно оглянулся вокруг: лужайка с тонкой и такой короткой травой, словно ее ощипали овцы (только не бывало здесь ни одной овцы); тесный проход в серых скалах, образующий узкий амфитеатр и скрывающий это место от глаз посторонних. Наконец сердце успокоилось, и он вернулся к расщелине, в «дверном проеме» которой оставил рюкзак и корзинку с едой.

Мыль искупаться в озерце сразу пришла Тиму в голову, но тут же была отвергнута. Не мог он пачкать эту чистую воду своим потом или, плещась в нем, прерывать его сивиллину дрожь. Он позволил себе лишь коснуться пальцами поверхности воды. Вода была страшно холодной. Тим достал складной стульчик, альбом, карандаши, мелки, акварель и кисти, фляжку с водой, набранной на кухне. Его переполняло желание приняться за работу. Совершенно счастливый, он принялся рисовать.

К четырем часам дня он еще работал. Неимоверно устав, он сделал перерыв на ланч. Выбрался через «дверь» на другую сторону, поскольку ему показалось негоже есть в присутствии утеса и озерца. Он уничтожил все, принесенное с собой, кроме вина, которого выпил совсем чуть-чуть, боясь, что его разморит. Он был в целом доволен сделанным: несколькими рисунками «лика». Округлый участок утеса со странными прямыми линиями сверху был столь необычен, что Тим боялся, что не удастся передать на бумаге его особенность. Однако «лик» настолько захватил Тима, что удалось ухватить его грандиозность. Еще он сделал несколько больших акварельных эскизов, наброски коричневой тушью — всего «лика» целиком, включая растительность. Потом, примостившись в «амфитеатре», попытался, пастелью на серой бумаге, передать лучистый свет, исходящий от кристальной воды озерца. Это удалось меньше. Пора было заканчивать. Он собрал вещи, подхватил корзинку, бросил последний торопливый беспокойный взгляд на начинавшую темнеть поляну и выбрался сквозь расщелину наружу. Тут голова у него закружилась, как при перепаде давления. Снаружи было светлее. Скалы, на которые попадало солнце, излучали волны блеска. Приставив ладонь козырьком к глазам, он посмотрел вверх, думая, что еще рано возвращаться домой, и решил еще раз попытаться взобраться к зубчатому горизонту скал и посмотреть, что находится за ними. Тропка скоро исчезла, или он потерял ее. Может, единственное ее назначение было привести его к «лику».