помощь вторую жену Гессер-Ханову, чародейку Алчу-Мергэн. Она принимает на себя вид отвратительной ведьмы, родной сестры чародея-ламы, идёт к нему и, несмотря на сопротивление изменницы Рогмо-Гоа, выпрашивает себе у чародея чёрного осла, уводит его с собою и превращает снова в человека. Тогда Гессер-Хан идёт мстить чародею, но тот спасается от него, принимая на себя то образ волка, то тигра; наконец, когда он принимает на себя ещё третье превращенье, вид ламы с 500 учениками, Гессер-Хан посылает на него сон, и тут чародей видит, что завтра к нему придёт молодой, красивый и отлично разумный ученик. Чародей верит этому сну, ничего не подозревая, радушно принимает Гессер-Хана, когда тот на другой день приходит под видом молодого, красивого и умного ученика, беседует с ним и поселяет у себя. Но Гессер-Хан улучает время и зажигает дом чародей, сделанный им же самим из тростника. В этом пожаре погибает чародей и всё его чародейное племя.

Мы знаем один только этот оригинал второй нашей песни о Потоке, но сходство уже и здесь между обоими рассказами поразительное.

Наш Поток — это сам знаменитый богатырь Гессер-Хан; его жена Лебедь Белая — жена Гессер-Ханова, Рогмо-Гоа; чужестранный царь-соблазнитель — чародей-волшебник. Три наши названые братья Потоковы, богатыри Илья, Добрыня и Алёша, вдруг вспомнившие о нём и отправившиеся выручать его, — это три богатыря, товарищи Гессер-Хановы, точно так же его вспомнившие и принявшиеся его выручать. Царевна Мария, помогшая Потоку, впоследствии его жена, — это вторая жена Гессер-Хана (здесь, как и в сказке о Жар-Птице, вторая жена азиатского героя превращена в новое, особое лицо).

Поток впадает в беду потому, что слушается коварной, обольщающей его жены, которая тут действует по научению своего соблазнителя: это один из самых древних азиатских мотивов, необыкновенно распространённых на Востоке (он встречается в Библии там, где говорится об Адаме, Еве и змее). В настоящем случае, в поэме "Гессер-Хан", этот древний среднеазиатский герой, точно так же как и наш Поток, подвергается превращению и беде, потому что слушается коварной Рогмо-Гоа, наученной злым чародеем.

Окончание истории вполне тожественно в обоих рассказах: герой казнит своего врага: по русской песне — расстреливает его на стенах его города, а по монгольской поэме — сожегши его в стенах его дома. В обоих случаях вместе с этим врагом погибает весь народ его (по русскому рассказу) или всё племя его (по монгольскому).

Из числа второстепенных подробностей укажем на две следующие.

По одному русскому пересказу песни, Поток после бегства жены его идёт, переряженный каликой, к своему врагу, царевичу-похитителю, и под окном его кричит: "Ай же ты, царский сын, Фёдор Иванович! Сотвори-ка ты мне милостыньку, да не рублями я беру, не полтинками, а беру я целыми тысячами". Тотчас вслед за тем царский сын начинает угощать Потока, охмеляет питьём забыдущим, и потом он вместе с Лебедью прибивает его к стене гвоздями. Это очень близкое повторение того же, что мы находим в поэме о Гессер-Хане. Там коварная Рогмо-Гоа говорит своему мужу Гессер-Хану про чародея: "Это преудивительный, пречудный лама! Он роздал большие богатства нашим нищим и бедным. Пойди к нему и преклонись перед ним. Через это мы получим все его имение и благодать". Гессер-Хан преклоняется перед чародеем, и в это самое мгновение тот превращает его в осла. Итак, в обоих случаях герой рассказа просит у своего противника богатых даров и через это подвергается беде. В других русских редакциях это прошение даров перенесено на трёх названых братьев Потока: Илью Муромца, Добрыню и Алёшу Поповича, идущих выручать его, но оно уже имеет мало смысла и должно почитаться позднейшим, маломотивированным вариантом.

Другая подробность — это сон. В нашей песне герой рассказа Поток велит своей спасительнице царевне Марии рассказать выдуманный сон, чтоб снова добыть своё оружие и коня и посредством их отомстить своему врагу; в монгольской поэме точно так же герой насылает сон своему врагу для того, чтобы иметь возможность добраться до него и отомстить ему. В обоих рассказах сходство полное.

Таким образом, из рассмотрения обеих песен о Потоке мы выносим убеждение, что наш богатырь, так называемый "представитель земской дружины Владимирова времени", будто бы стоящий на рубеже двух эпох на Руси: языческой и христианской, есть другой герой, которому дано русское имя и который вдвинут в русскую обстановку, а в действительности он не что иное, как близкий сколок с нескольких восточных богатырей, и в песнях о нём повторяются сплочённые вместе отрывки из поэм и песен древней Азии.

III ИВАН ГОСТИНЫЙ СЫН

Об Иване Гостином сыне у нас всего только одна песня. Содержание её следующее.

Шёл однажды у князя Владимира в Киеве великий пир на многих князей-бояр и на русских могучих богатырей и гостей богатых. И вот вдруг обратился ко всем к ним князь Владимир, вызывая, кто из них найдётся такой, чей конь перебежит триста жеребцов, да ещё сверх того жеребцов похваленых: сива жеребца да кологрива жеребца, да воронка жеребца, которого полонил в орде Илья Муромец у молодого Тугарина Змеевича. Для этого состязания кони должны бежать из Киева до Чернигова два-девяноста мерных вёрст, промеж обедней и заутреней. Никто не отвечает князю, все прячутся один за другого; вдруг выходит вперёд из скамьи богатырской Иван Гостиный сын и объявляет, что принимает княжий вызов. "Я бьюсь, — говорит он, — о велик заклад, не о ста рублях, не о тысяче — бьюсь о своей буйной голове". За князя Владимира держат поруки крепкие все князья и бояре и гости-корабельщики; закладу они кладут за князя на сто тысячей, а никто за Ивана поруки не держит. Один вызвался владыка черниговский держать за него поруки крепкие на сто тысячей. Тогда молодой Иван Гостиный сын выпил чару зелена вина в полтора ведра, пошёл на конюшню к своему доброму коню, бурочке-косматочке, троелеточке, падает ему в правое копыто и с плачем рассказывает про свой заклад. Конь утешает его и обещается выиграть для него этот заклад. "Ни о чём ты, Иван, не печалься, — говорит он ему. — Сивого жеребца не боюсь, кологривого жеребца тоже не боюсь; в