— Этим мужчиной был твой отец. А ты решила сравнить меня с женщиной, отравившей собственного мужа? Для этого совершенно не обязательно учиться в колледже.

Элинор заметила, что пудинг на задней конфорке кипит слишком интенсивно, даже переливается через край. Еще минута — и начинка для «Птичьего гнезда» подгорит, а ее поверхность затянется тонкой резиновой пленкой.

— Что ж, теперь и у меня один из родителей побывал в тюрьме. Раз так, мне можно дружить с Джулиет, мама? Теперь она для меня подходящая компания?

— Что бы я ни сказала, ты выворачиваешь это наизнанку.

— Еще чего! Ты сама все выворачиваешь наизнанку! Ты всегда считаешь, что права во всем!

— Я действительно права во многом! Хотя, конечно, ты ни за что в этом не признаешься!

Они уставились друг на друга через стол, где лежал порезанный на кусочки лук-порей и яблоки без сердцевины, уже начавшие коричневеть, а пудинг тем временем продолжал выкипать.

— Пока ты не приехала, у нас было все отлично, — заявила Стелла, — просто превосходно.

— Я, конечно, вмешиваюсь явно не в свое дело, но пудинг сейчас воспламенится, — изрекла Элинор.

Стелла схватила кухонное полотенце и подбежала к плите, чтобы снять с огня тяжелую кастрюлю. В старой поваренной книге Элизабет Спарроу рекомендовала помешивать пудинг в течение пятнадцати минут, но это варево было испорчено, сгорело дотла.

Стелла всплеснула руками и выбежала из кухни, так что Элинор пришлось отнести кастрюлю в раковину и залить холодной водой. Горячий пар повалил клубами и затуманил кухонное окно. В отражении старого зеленого стекла, к тому же толстого, как бутылочное, Элинор разглядела, что Дженни тяжело опустилась на стул и обхватила голову руками. Порезанные стебли порея и репчатого лука наполнили кухню запахом весны и дождя. Элинор так и осталась стоять у раковины из мыльного камня. Когда-то, давным-давно, она знала, как утешать — нужно взять ребенка на руки и покачать, — но с тех пор утратила эту способность. Она действительно не знала, как теперь быть.

— Не волнуйся насчет пудинга, — отрывисто произнесла Элинор, оттирая сгоревшую кастрюлю. — Все в городе знают, что Мэтт Эйвери не ест сладкого. Хлеб с маслом — лучшее лакомство для этого мужчины.

— Раньше он любил мороженое. Ел его целый день. — Дженни высморкалась в бумажное полотенце. — Старина Мэтт, добрая душа.

— Кто-то ведь должен быть и таким.

К удивлению Элинор, Дженни расхохоталась. Элинор даже испытала гордость за то, что развеселила дочку, когда Дженни вновь принялась за стряпню; по крайней мере, ее дочь была способна не бросать начатое, подобрать разбитые черепки, закончить дело. Когда к дому подъехал грузовик Мэтта, запеканка уже румянилась в духовке, рис сварился, а салат стоял на столе.

Мэтт привез бутылку вина и тминные кексы, что покупал когда-то для матери в чайной Халлов. На крыльце его встретил Аргус. Пес тявкнул разок и потрусил к гостю, слегка приволакивая задние лапы, пораженные артритом.

— Привет, старичок. — Мэтт потрепал собаку по голове, потом открыл белый бумажный пакет и вынул один свежеиспеченный кекс. — Только, чур, никому не рассказывай, — сказал он псу, с благодарностью проглотившему угощение.

Все это наблюдала из сада Стелла. После разговора с матерью она убежала туда и дулась. Но теперь, глядя, как дядя смахивает крошки с бороды волкодава, заулыбалась.

— А я все видела! — прокричала она, шагая по сырой траве; лягушата бросились врассыпную с тропинки, попрыгали в кусты.

— И все-таки я не уверен, что я здесь желанный гость.

— Моя бабушка может наслать на тебя проклятие, а мать может отравить тебя своей запеканкой, но если ты их не боишься и ничего не имеешь против овощей, то заходи в дом.

— Ты сказала «запеканка»?

— Ну да, она провозилась с ней целый день.

— Вот как? — Мэтт задумался, довольный, что Дженни проявила к нему такой интерес, и тут же вспомнил времена, когда женщины города заполняли его морозилку лазаньями с индейкой и фасолевыми пирогами. — Так ты говоришь, запеканка?

Стелла успела войти в дверь.

— Ты идешь? — спросила она, когда он замешкался.

А Мэтт остановился для того, чтобы как следует оглядеться. Может, так все сложится, что его больше не пригласят, а ему хотелось надышаться этим домом. Ему довелось побывать внутри единственный раз, в тот ужасный день, когда он потихоньку прокрался в гостиную, чтобы защитить Уилла от Элинор.

— Я видел тебя вскоре после того, как ты родилась, — сообщил он Стелле.

Аргус, обычно чопорный и важный, поплелся за ними, крутя носом, в надежде, что ему перепадет еще один тминный кексик.

— Если быть точным, то на четвертый день твоей жизни. Я привез с собой свою маму, твою бабушку, Кэтрин. Мы оба решили, что ты самый красивый ребенок во всем мире.

Стелла заулыбалась. Ее дядя был из тех людей, с которыми легко ладить.

— Я приготовила для тебя пудинг «Птичье гнездо», но он сгорел.

— Да, не повезло мне. Хотя, если честно, название отвратительное. И что, там были перья и клювы?

Стелла расхохоталась:

— Пудинг и яблоки.

— Ничем не лучше. Терпеть не могу сладкого.

В вестибюль вышла Элинор. Хотя и не слишком довольная тем, что в дом явился гость, она все же приняла у него мешочек из пекарни и даже заглянула внутрь.

— Их очень любила твоя мать, — сказала она.

Мэтт поразился, что она это помнила. Он проработал на Элинор много лет, но не мог сказать, что знает ее, и, когда жители города расспрашивали о ней, он всегда отмалчивался. Знал лишь то, что она отказывается замостить подъездную дорожку, как он не раз ей предлагал, и не хочет выровнять аллею Дохлой Лошади — эти хлопоты ей были ни к чему.

Сейчас, стоя в вестибюле, Мэтт понял, что, хотя и был в этом доме всего лишь раз, часто мечтал о нем. В этих мечтах он всегда представлял Кейк-хаус в его первоначальном виде, без глазури. Это был дом из дерева, глины и соломы. В этих мечтах в доме пахло дымком и кувшинками, и сейчас ему показалось, что он тоже уловил этот запах, впрочем, Дженни тут же перебила его, внеся из кухни ароматные булочки. Булочки были покупные, но Лиза Халл посоветовала ей сбрызнуть их маслом и добавить несколько веточек розмарина, тогда они покажутся домашней выпечкой.

— А, вот и ты, — весело сказала Дженни. Она обмахивалась кухонным полотенцем — видимо, разгорячилась от сковородки с булочками. Запах розмарина ее несколько пьянил. — Наш первый гость за сто лет.

Недавно Мэтт прочитал в домашнем дневнике Эмили Хатауэй, что некоторые незадачливые влюбленные верили, будто простое застегивание рубашки может подсказать им, есть ли у них шанс с их возлюбленной или нет; четное и нечетное количество пуговиц предсказывало исход. То же самое относилось и к сливовым косточкам, найденным в пироге. Нечет означал печаль, чет — любовь.