Все города, в которых есть «Мовенпик» или «Хилтон», «Старбакс» или «Барклайз Банк» уже похожи друг на друга, уже лишились своей уникальности. Они становятся клонами одного протогорода, и их жители терпят поражение при столкновении с мобильными пришельцами.

Этнос добивается успеха в своей собственной экологической нише, но его постигает неудача в чужеродной среде. Чтобы победить в соревновании с другими этническими группами, этнос пытается приспособить себя к окружающей среде или приспособить окружающую среду к своим потребностям. Подобный процесс можно наблюдать при ловле большой рыбы: рыба пытается затянуть рыбака в собственную окружающую среду — в воду — поскольку справедливо предполагает, что может победить там. Рыбак тянет рыбу в свою собственную окружающую среду, на сухую землю, ибо уверен, что там сможет победить.

Именно поэтому (галутные) евреи стремятся исключить чуждые (для них) естественные ландшафты и вытеснить их искусственными, где они могут применить свою стратегию. Это такое же инстинктивное побуждение, как попытка рыбы утянуть рыбака в море. Пример именно такой стратегии даёт канадская еврейская династия Рейхманов.

Эта набожная ортодоксальная еврейская семья активно занималась продажей недвижимости в Канаде, Англии и в других местах. Они иммигрировали в Канаду из Австрии во времена Гитлера, и в 1980-х годах их богатство оценивалось в 40 миллиардов долларов. Рейхманы изобрели shopping mall или торговый центр — городской проект, который изменил жизнь людей на всём земном шаре. Эти «плазы» или «моллы» подорвали социальную структуру городов, убили традиционные небольшие магазинчики, разорили ремесленников и поддерживали фирмы с известными брэндами, большие компании, автомобильную промышленность, неуёмный рост пригородов и социальный распад. Моллы устранили преимущество местных изделий или производителей в пользу импортируемых или централизованно производимых продуктов, ибо в молле нет традиционных магазинов или традиционных покупателей, нет мастерства.

Моллы принесли Рейхманам сказочное богатство. Канадцы говорят: есть богатые, сверхбогатые и Рейхманы. Этот клан поддерживал еврейскую благотворительную деятельность и израильские проекты, потратив много денег на иммиграцию российских евреев в Израиль. Но они причинили больше зла, чем добра нарождающемуся израильскому обществу. Их моллы опустошили Тель-Авив и Западный Иерусалим, так как относительно богатые покупатели переключились на моллы, а местные магазины, местные кафе, локальные пункты социального общения, потеряли своих клиентов. Израильское общество, одно время довольно связное, рассыпалось на амальгаму разных групп. Дети иммигрантов с их поверхностной и сомнительной связью с местным пейзажем перестали играть на склонах Иудейских Холмов и стали проводить свободное время, бесцельно слоняясь по моллам, привыкая к искусственной окружающей среде, к посещению магазинов как к развлечению. Дети моллов способны запросто шагнуть из молла в Иерусалиме в молл в Торонто, где продаются те же брэнды, да и построены они теми самыми Рейхманами. Таким образом еврейская (галутная) тенденция подорвала и сионистскую утопию, гак же, как социальную жизнь и традиции многих стран по всей планете.

Молл не появился на пустом месте. Поросль покупателей будущих моллов вырастала из массово-поточного производства, из прямоугольных, стандартных жилищных блоков, построенных после Первой мировой войны. Вдохновлённые Нимейером, они одинаковы во всём мире, включая мой родной Новосибирск. Эти жилищные блоки привели нас в рукотворную окружающую среду, оторванную от местного содержания, национальных традиций и естественной среды. Безликие города, восстановленные после великого разрушения мировых войн, особенно угнетают, но даже города, пощажённые военным безумием, часто разрушались в угоду стандартизации…

Шведы пригласили Оскара Нимейера — родившегося в Бразилии сына иммигрантов, ученика Лючио Косты и Грегори Варшавчика — внести свой вклад в красоту Стокгольма. А он предложил уничтожить средневековое ядро города, Гамла Стан, и заменить его безликими рядами прямоугольных блоков. Этот проект был отклонён, но в качестве компромисса красивый центральный район XIX века Хоторгет был стёрт с лица земли и преобразован в безликие однотипные блоки. Такие же блоки были возведены на месте прекрасного района Москвы XVIII века — Арбата. Друг Советского Союза, Нимейер повлиял на программу массовой жилой застройки в постсталинской России, что превратило многих русских в людей «рукотворного пейзажа». Мир фильма «С лёгким паром» был построен по планам Нимейера, и в нём исчезла разница между городами.

Однажды я взял режиссёра русского ТВ, симпатичную русскую девушку из Москвы на прогулку в ущелье Эн-Геди, одно из самых очаровательных мест в Палестине, с ручьями и дикими козами, пышной растительностью и маленькими водоёмами. «Разве нельзя было сделать точную копию этого ущелья в какой-нибудь курортной гостинице в Эйлате?» — пожаловалась она после прогулки. Она говорила всерьёз: ей, жительнице Нью-Васюков, не нужна природа с её красотой. Она не одинока. Показывая великолепные арабские особняки Иерусалима российским туристам, я часто слышал скептическое замечание: «Да, наверное, там можно жить, если нет выбора». А вот стандартные жилые блоки в предместьях Иерусалима вызвали их восторги.

Сельская Россия тоже была трансформирована стандартным жильём, коллективизацией и массовым оттоком населения в города. В конечном счёте Советская Россия стала страной двух парадигм: рукотворного и естественного ландшафта. Это разделение чувствовалось в искусстве, литературе, политике, экономических предпочтениях и социальной структуре. Господство искусственного стало почти тотальным, поскольку пост-сталинские коммунистические лидеры в своих желаниях и запросах всё более и более походили на людей Запада. Но диссидентам и этого было мало — они хотели полностью скопировать рукотворный Запад. Писатели и художники-почвенники были маргинализованы.

Последствия расцвета искусственной парадигмы в России оказались печальными. Природа была разрушена, реки — отравлены промышленными отбросами; деревни — стёрты с лица земли как экономически нежизнеспособные. События 1991 года закончили передачу власти и влияния в руки сторонников искусственности, о чем сигнализировало чудовищное возвышение еврейских олигархов, нескольких супербогатых банкиров и промышленных магнатов.

Подобный процесс имел место и в других местах, и парадигма искусственности стала доминирующей парадигмой мира. Я не думаю, что Нимейер, Рейхманы и другие создатели искусственной окружающей среды сознательно трудились ради мирового господства (галутного) еврейства, во что свято верят фанатичные сторонники теории заговора. Некоторые из них действовали подсознательно, создавая среду, в которой они могли бы процветать, то есть, рукотворную окружающую среду. Другие просто не понимали, что искусственная окружающая среда смертельна для Естественного Человека и объясняли сопротивление народа косным предубеждением. Решительные и упрямые, они считали, что знают лучше, что хорошо для людей. Не исключено, что они даже не отдавали себе отчёта в том, что это хорошо только для них самих.

Так же, как рыба инстинктивно тянет рыбака в глубину, евреи — владельцы средств массовой информации — сформировали общественное мнение, тяготеющее к искусственности. Еврейские финансисты обеспечили фонды для «искусственных» проектов, еврейские строительные магнаты продвигали проекты массового стандартного жилья потому, что их симпатии были на стороне искусственного мира, потому, что они чувствовали: в этом новом мире они будут процветать. Я думаю, что эти действия были скорее инстинктивными, чем сознательными, поскольку то же самое имело место и в еврейской колонии в Палестине. Безусловно, эти евреи симпатизировали Израилю, и Нимейер даже прожил некоторое время в нашей стране, но их деятельность в Израиле была столь же разрушительной, как и в других странах[49].