— Спрячь, — посоветовал демон. — Засмеют.

— Помолчи.

Цветы теперь выпадали из образа; хорошенько подумав, она оставила их в багажнике. Прошла мимо парней, разгружавших аппаратуру, к охраннику у входа на территорию:

— Фотокорреспондент газеты «Вести», — похлопала по «мыльнице» на груди. — Срочно в номер.

— Ваша фамилия? — охранник завис над бумажной простыней длинного-предлинного списка.

Ирина вдруг схватилась за карман, вытащила телефон, имитируя срочный звонок:

— Да, Олег, я на месте!

Она отошла на несколько шагов, повернулась спиной к охраннику, во все стороны излучая деловитость опытной медийной акулы.

— Четыре пятнадцать, — напомнил демон.

— Я и так тороплюсь! — закричала в трубку Ирина. — Но не стану халтурить из-за спешки! Хочу полноценную сессию, а тут толпа! Ты договаривался насчет эксклюзивного времени, и где оно?!

На ведьму покосился проходивший мимо чужой оператор.

— Сбавь тон, — посоветовал демон.

— Доверяй профессионалу! — рявкнула Ирина. — Или делай сам!

В ста шагах, на углу, остановился микроавтобус. Ирина насторожилась; большая делегация с букетами, с огромными коробками, с уродливой статуей, спеленатой целлофаном, высыпала на обочину и заозиралась.

— Так, сюда, — Ирина двинулась к ним, приглашающее помахивая фотоаппаратом. — Развернитесь, пожалуйста, групповой снимок… Чтобы все букеты были видны, пожалуйста. Это для архива, Эдуард Васильевич очень просил… Внимание в кадре!

Люди послушно выстроились огромной скобкой, заключившей в себе фотографа. Ирина включила камеру и обнаружила, что аккумулятор на исходе.

Ну и ладно.

— Готово! Теперь за мной, пожалуйста, давайте я помогу нести…

Она подхватила с другой стороны статую, которую тащил в одиночку уже немолодой одышливый человек — судя по лицу и одежде, чиновник средней руки.

— Вы откуда? — негромко, но очень деловито спросила его Ирина.

— Академия…

— Отлично. Так, господа телевизионщики, здесь у нас академия… Проходите, проходите!

Пока охранник высматривал в огромном листе приглашенных чужие фамилии, которые ему выкрикивали в оба уха, Ирина протиснулась за калитку, волоча подарочную статую — и заодно мужчину в костюме. Демон прошел молча, сунув руки в карманы, его никто ни о чем не спросил.

— Туда, — Ирина неопределенно махнула рукой, передавая статую дарителю. И тут же переметнулась к незнакомым телевизионщикам, монтирующим аппаратуру.

— Простите, где здесь можно подключиться? — вежливо обратился к ней оператор.

Ирина огляделась. Девушка в белой блузке, с большим бэджиком «Оля» на груди, спускалась по широкой лестнице огромного дома.

— Оленька! Покажите, пожалуйста, гостям, где лучше подключиться!

Фраза была взвешена, как на аптекарских весах. И оператор, и, с некоторой натяжкой, Оленька сочли интонацию вполне уместной; Ирина почувствовала себя серфингистом на краешке волны — очень важно поймать движуху, иначе свалишься.

Перемещаясь от группы к группе, улыбаясь, кивая, она потихоньку продвигалась вверх по парадной лестнице. Походило на маленькую модель карьеры; повезло, что здесь сегодня так много людей. Вдвойне повезло, что они друг друга почти не знают. Обслуга думает, что я с делегацией, делегация — что я с телевиденья, телевидение — что я из обслуги…

Остановившись на верхних ступеньках, она могла видеть и двор целиком, и большую часть холла сквозь стеклянные двери. В холле уже стояли столы с закусками и вином. Букеты в лентах и кружевах переполняли огромные вазы, пахло чесноком и розами. Суетились девушки с бэджиками. С каждой минутой подъезжали новые гости. Ирина представила на минуту, что весь этот праздник, как кремовый торт, сгорит и погаснет за секунду — когда придет то самое известие.

А цветы не увянут. Они будут стоять, помня о празднике, и завтра, и послезавтра, и в день похорон. И срежутся новые — для венков. И та же толпа, но только подавленная и черная, явится принести соболезнования…

Она затрясла головой, вытряхивая вдруг подкатившую депрессию. Я здесь, чтобы спасти жизнь, строго напомнила себе. Жизнь вот этому юбиляру, которого все так любят… или делают вид.

Хозяин дома, народный художник Раевский, спускался по внутренней лестнице — без пиджака, в светлой рубахе свободного покроя. Он был сухощав, подтянут, совершенно сед. Глаза глядели приветливо и мягко, но тонкие губы с приподнятыми уголками изобличали волевую, властную, до дикого упрямства, до истерики своевольную натуру. Такие не то что к ведьмам не ходят — такие даже совета ни у кого не спрашивают, такие заканчивают считаться с чужим мнением, как только им исполняется три года…

Он еще ничего не знает, подумала Ирина.

А может, еще ничего не случилось. А случится через минуту. Или сейчас, вот в этот самый момент, случается…

Ей было холодно, хотя день выдался почти летний. Прочие гости украдкой расстегивали пиджаки, распускали узлы галстуков; делегация загадочной «академии», потрясая цветами и коробками, ринулась навстречу художнику. Ирина подобралась поближе; выслушав поздравления, хозяин пригласил всех закусывать и обернулся к высокому мужчине в костюме с бабочкой:

— Алиса-свиненок не звонила? Уже почти четыре, а обещала быть к двум!

* * *

В половине пятого толпа гостей, прибывающих и убывающих, была допущена в выставочный зал. В центре напротив входа помещался знакомый Ирине портрет — девочка лет четырнадцати, с каштановой челкой и розовыми щеками, с букетом сирени в руках. Портрет так и назывался: «Алиса с сиренью».

Ирина несколько раз обошла зал против часовой стрелки — внимательно разглядывая картины. Большая их часть не произвела на нее никакого впечатления: скучные пейзажи, похожие на огромные конфетные обертки, сизые натюрморты в жанре гламурного сюрреализма, пафосные батальные фантазии; только трем картинам удалось пробить ее равнодушие: портрет девочки с сиренью у входа в зал. Акварельный набросок девочки, трехлетней, верхом на деревянной лошадке. Парадный школьный портрет «Первый раз — в первый класс», для которого маленькой Алисе, пожалуй, пришлось долго позировать. Но ни следа принуждения, скуки, расчета не было на этом полотне: огоньки в глазах, улыбка, дерзость, блики света на полу и на целлофане, — портрет был единственным мгновением, перенесенным на твердый носитель, кусочком жизни настоящей любимой девочки.

Художник стоял, беседуя с тройкой молодых людей — все трое держали перед собой диктофоны. Ирина заметила движение в толпе и остановилась; через весь зал быстро шла женщина с телефоном в руке.

Ни слова не говоря, она протянула трубку юбиляру. Ирина шагнула ближе.

— Да, — красивым басом сказал в трубку художник. — Что?!