— Веди буксир в гавань, — приказал Ларри, приглаживая бороду рукой, как скребком. — Сейчас замедляйся. Еще. Задний ход.

Я дала задний ход, и вода за бортом забурлила белой пеной.

— Молодец, — крикнул Ларри, — теперь остановись.

Я остановила лодку, а Ларри стоял и смотрел на застрявшую яхту. Он думал, это было ясно — потому что, решив, что делать, он тут же снялся бы с места.

И вот у него возник план. Мы подождем прилива, как можно осторожнее вытащим яхту из скал и отбуксируем в ближайшую марину на случай, если в корпусе есть пробоина.

Всё прошло гладко. Уже через час мы вытащили яхту и прибыли на причал в Истсаунде до темноты. Марина Рош-Харбор была ближе, но владелец почему-то захотел именно в Истсаунд. Нас это устраивало — больше денег. Домой возвращались уже в темноте. Ларри не похвалил меня, ничего не сказал о том, как хорошо я поработала. Но на пристане купил мне колы в автомате и разрешил выбрать канал на радио. А еще посмеялся над неуклюжей детской шуткой о владельцах пузатых белоснежных яхт, что стояли на якоре в гавани. «Они, наверное, сейчас телевизор смотрят», — сказала я. Он рассмеялся, и мне стало так хорошо. Я была счастлива, и была крутым моряком. Обычно одно с другим не вязалось. Мы рассекали в темноте и наконец, чуть позже полуночи, приплыли домой. Разошлись по своим чердакам. Меня переполняло изумительное чувство: что я среди своих. Как всем детям, это чувство мне было нужно как воздух.

Мама, папа, Ларри, Дейв и я — мы впятером существовали в рамках хрупкой экосистемы. Мы нашли способ существовать в этом мире все вместе — странная, не совсем здоровая семья. Мы с Ларри даже придумали способ породниться — в шутку, конечно. Тогда мне казалось, что эта семья, эта странная конструкция, хрупко сбалансированная система, просуществует вечно. Я думала, так будет всегда. Но теперь я понимаю, насколько шаткой она была — как сковородка с жареной картошкой, балансирующая на краю металлического шкафчика. И опрокинула ее я. Это произошло, когда я стала подростком.

Этим воспоминаниям о прошлом я предавалась, разумеется, в ночную смену. Где-то между двумя и тремя ночи. Потому что днем у меня просто не было времени на такую ерунду. Дел становилось всё больше и больше. Даже йога стала насыщеннее.

В расписании появился новый класс: виньяса. Этот стиль йоги преподавали в студии, куда ходила Лиза, — быстро сменяющиеся последовательности. Я решила дать виньясе еще один шанс. Позанималась в обычном классе еще несколько недель и, когда перестала бояться, что шов разойдется, если я наклонюсь пониже, пошла на виньясу. Я надеялась «вдарить» по животу, как игроки в гольф ударяют по мячу.

Странно было входить в ту же студию, в тот же зал, где я так многому научилась и провела так много приятных минут; здесь я чувствовала себя как дома. Но на этот раз в знакомых стенах витало зловещее предчувствие, атмосфера угрозы. Удивительно, как радикально новая группа способна изменить пространство. Моя обычная группа — класс Фрэн — состояла в основном из мужчин, женщин постарше, атлетов, нескольких хипповских пар и небольшой компании бывших гимнастов, которых Фрэн почему-то притягивала.

Но на виньясу ходили люди, которые пугали меня задолго до того, как я начала заниматься йогой: сплошь молодые красивые женщины с идеальными фигурами. Когда человек, никогда не занимавшийся йогой, представляет все ужасы, которые его ждут, картинка обычно выглядит именно так: йогини с ровной сияющей кожей.

Еще до начала класса эти девушки начали разминаться: делали растяжки для ног сидя и наклонившись вперед; сидели в баддха конасане. Абсолютно неподвижно, с закрытыми глазами.

Вошла инструктор — тоже молоденькая и красивая. Она передвигалась совсем бесшумно. Конечно, если вы босиком, вы в любом случае не производите особого шума при ходьбе, но эта как будто плыла над полом. Она была воплощением тишины.

Инструктор села рядом с небольшим алтарем, который соорудила ранее: маленькая медная фигурка Будды, поющая чаша.

— Меня зовут Минди, — проговорила она, точно ее имя было почетным званием. У нее на голове был гордый пучок; она буквально излучала царственность — я, Минди. — Относитесь с уважением к возможностям своего тела и ума, к себе сегодняшним, невзирая на то что было вчера и будет завтра. Задумайтесь на минутку и сформулируйте намерение для сегодняшней практики. В течение всего занятия не забывайте о своем намерении.

И началось. Как только с обычной разминкой (растяжка сидя, Ом, еще растяжка) было покончено, Минди встала на передний край коврика, и пошло-поехало. Мы вроде бы делали обычную сурья намаскар, но всё вдруг закрутилось очень быстро. Минди ходила между рядов и не показывала позы, а называла их. Причем не по-английски, а на санскрите:

— Самастхити! Урдхва вирасана! Уттанасана! Ардха уттанасана! Чатуранга дандасана! Урдхва мукха шванасана! Адхо мукха шванасана! Ардха уттанасана! Уттанасана! Урдхва вирасана! Самастхити! Двигайтесь плавно, — говорила она, растягивая слова: двииигайтесь плааааааавно.

Я не сразу сообразила, что к чему. Но потом поняла, что мы делали обычное приветствие солнцу (или, как его называла Минди, сурья намаскар А), только в быстром темпе и координируя движения со вдохами и выдохами — по позе на каждый вдох и выдох.

Разумеется, мы и в классе Фрэн дышали в такт движениям, но они не были такими стремительными. В виньясе дыхание было связано с движением так тесно, что в собаке мордой вверх хватало времени всего лишь на один вдох. Кроме того, я, конечно, знала все санскритские названия поз, но раньше они никогда не встречались мне поодиночке, без английского перевода, да еще и так, когда их быстро выстреливают одно за другим.

Но через несколько циклов виньясы я почувствовала ритм.

Урдхва вирасана. Вдох. Поднять руки над головой. Локти к ушам. Приподнять грудную клетку, но не выпячивать ребра. Опустить плечи. Напрячь пресс. Почувствовать готовность ко всему. В урдхва вирасане всё возможно, по крайней мере в течение трех секунд.

Уттанасана, или старый добрый наклон вперед. Выдох. Здесь удастся задержаться всего на мгновение, поэтому наслаждайтесь, пока можете. Хотя то же самое, пожалуй, можно сказать обо всех позах виньясы. А какой-нибудь совсем «йоганутый» типчик сказал бы, что это справедливо для любого момента в жизни. Я могла бы и дальше размышлять на эту тему, вот только время двигаться вперед.

Ардха уттанасана. Вдох. Из наклона вперед — точнее, уттанасаны — нужно чуть приподняться, выпрямить спину и поставить кончики пальцев на пол или опереться о лодыжки. В ардха уттанасане петля между восприятием и реальностью начинает рваться. Ваша спина может быть прямой, а может и нет — узнаете ли вы когда-нибудь об этом? Нет, потому что, выполняя виньясу, вы на самом деле не делаете позы. Вы переходите от одной позы к другой так быстро, что даже не успеваете заметить, выполнили ли их правильно.

Чатуранга дандасана. Выдох. Прыжком выйти в позу планки, или начальную позицию для отжимания; затем, сохраняя тело идеально прямым и прижав локти к бокам, опуститься на пол. Ну а если вы — не я, а некто, кому я завидую и даже ненавижу, — не опускайтесь, а зависните примерно в дюйме над полом, держа тело в одной плоскости. Чатуранга — центровая поза виньясы. Она же и самая сложная, она же не дает вам покоя, когда вы пытаетесь уснуть.