В мае 1613 года собор приговорил послать сборщиков «во все городы» для сбора денег и всяких припасов. Грамоты от имени царя и собора предписывали торговым людям заплатить сполна денежную подать за текущий год и за прошлые годы. Царь просил «помочь, не огорчаясь» — дать взаймы на содержание ратных людей денег, сукон, хлеба, рыбы, соли и всяких товаров.

Особые надежды власти возлагали на торговых людей Строгановых. Торговля солью приносила больший доход, чем виноторговля. Строгановы составили огромное состояние, производя соль и торгуя по всей стране. Во время Смуты солепромышленники несли большие расходы при каждом новом перевороте. Обращение к ним за денежными займами стало традицией. По призыву Минина они дали крупную сумму на Второе земское ополчение. Собор испросил новый заем для царя Михаила. Казна Строгановых истощилась, и власти советовали им продать часть усолий (соляных колодцев), чтобы раздобыть деньги для выбранного царя: «хотя теперь и промыслов убавьте, а ратным людям жалованье дайте, сколько можете». Если торговые люди себя пожалеют, не соберут деньги на жалованье служилым людям, писали соборные чины, государство дойдет до «конечного разорения», а купцы «именья своего всего отбудут» (лишатся).

Земский собор постановил собрать по всему государству пятину на жалованье служилым людям. Пятина носила вид принудительного займа. Власти обещали заемщикам вернуть деньги или зачесть в счет будущих платежей. Как только положение правительства упрочилось, оно ввело побор в виде обязательных платежей хлебом и деньгами на содержание рати. Со временем пятинный сбор из займа превратился в налог. Пятую деньгу собирали с торговых людей, включая тех, кто «сверх своих пашен торгует». Затем пятинные деньги превратились в обычный налог, исчислявшийся по разверстке. Власти определяли нужную сумму и раскладывали ее по городам.

ДУМА

Дьяк Григорий Котошихин красочно описал думу первых Романовых. Будучи приглашены на заседание, думные люди «садятся по чинам, от царя поодаль, на лавках: бояре под боярами, кто кого породою ниже, а не тем, кто выше и преж в чину. думные дворяне потому ж, по породе своей, а не по службе».

Распределение мест в думе, сохраненное Романовыми, всецело определялось вековой местнической практикой. Но аристократия после всех потрясений опричнины и Смуты начала утрачивать былое могущество, а вместе с тем и свое влияние в думе.

Когда царь предлагает думе «мыслити», как поступить, «и кто ис тех бояр поболши и разумнее, или кто и из менших, и они мысль свою к способу объявливают». Меньшие думные люди, сидевшие поодаль от государя, имели возможность высказать мнение независимо от занимаемого места.

Некоторые из великородных бояр, как заметил очевидец, молчат на заседании думы: «а иные бояре, брады свои уставя, ничего не отвещают, потому что царь жалует многих в бояре не по разуму их, но по великой породе, и многие из них грамоте не ученые и не студерованые». Боярская дума сохраняла характер представительного органа аристократии. Тем не менее бояре великой породы все чаще довольствовались сугубо почетной ролью, уступая реальную власть тем, кто преуспел по службе, — служилой знати. Кроме великородных лиц, уставивших брады, подчеркивает Котошихин, «сыщется и окроме их кому быти на ответы разумному из больших и из меньших статей бояр».

Слова очевидца клонились скорее к похвале думе, чем к ее поношению. Невзирая на местнические препоны, дела в думе, по утверждению современника, решали более образованные («студерованые») и опытные люди.

Знаток московских порядков Котошихин отметил, что царь Михаил, «хотя «самодержцем» писался, однако без боярского совету не мог делати ничего».

Как и прежде, рядом с Боярской думой существовала Ближняя дума, которая образовала свою иерархию власти. В Ближнюю думу входили в первую очередь ближайшие родственники юного государя. Действиями молодого царя, как отметили современники, твердо руководила его мать, которая «поддерживала царство со своим родом». Полагают, что Марфа «правила только дворцом и поддерживала не царство, а свой род» (С. Ф. Платонов). Это не совсем точно. На Руси боярыни редко вмешивались в государственные дела. Но мать царя была исключением.

Осведомленный современник Исаак Масса утверждал, что Ксения Шестова играла выдающуюся роль в сугубо политическом заговоре против Годунова. Мера ее наказания подтверждает это известие. Ксения-Марфа была единственной из опальных боярынь, которая разделила участь мужа и была насильственно пострижена в монахини.

Властная Марфа шла по стопам Ирины Годуновой, которая после пострижения некоторое время правила царством из Новодевичьего монастыря. Марфе Романовой незачем было бежать из Кремля. Она осталась в кремлевском девичьем Вознесенском монастыре и приняла сан игуменьи обители. Из Кремля ей легче было управлять поведением сына.

Конечно, Ирина Годунова была женой царя, а Марфа покинула мир, будучи женой боярина. По этой причине Романова не могла наподобие Елены Глинской или Ирины Годуновой писать указы, решать местнические тяжбы. И все же влияние старицы на дела управления, особенно на первых порах, было значительным.

Летом 1614 года в плен к шведам попали дворяне Чепчугов, Пушкин и Дуров. Они дали важные показания о положении дел в России. Власть в Москве, отметили они, фактически сосредоточена в руках Бориса Салтыкова «не по его званию, но потому что он родственник старой монахини, матери теперешнего великого князя, и она ему предоставляет это». Боярская дума постоянно заседает в Кремле, но бояре ничего не обсуждают и не решают без согласия Салтыкова.

Показания Чепчугова дают основание заключить, что вплоть до лета 1614 года властная инокиня-царица Марфа сохраняла известное влияние на дела государства. Удалившись в девичий Вознесенский монастырь в Кремле, она заняла хоромы, отстроенные Лжедмитрием I для своей мнимой матери старицы Марфы Нагой. Романова обставила свое жилище с царской роскошью и великолепием. Она жила в обители так же, как до нее жила вдова Грозного, что подчеркивало ее особое положение в государстве.

В распоряжение Марфы поступили сокровища прежних московских цариц, уцелевшие после «великого разорения». Она одаривала подарками большой ценности своих любимцев, и в особенности духовенство.

Помимо монашек, в штат Романовой входила многочисленная светская прислуга.

Марфа искала опору прежде всего среди собственных родственников. Ее наибольшим доверием пользовались племянники Борис и Михаил Салтыковы. Король Сигизмунд в свое время хвалил их за верную службу и жаловал поместьями. Борис Салтыков позже других примкнул к освободительному движению, но ко времени коронации его сомнительное прошлое было предано забвению.

По родству к ближайшему окружению царской семьи принадлежал боярин Иван Романов. Он мог претендовать на высший боярский чин конюшего. Борис назначил конюшим своего благодетеля дядю Дмитрия Годунова, Лжедмитрий I — Нагого, Василий Шуйский — брата Дмитрия. Будучи лояльным членом