Свое слово, пусть и не очень громкое, штрафные части сказали и на заключительном этапе войны. Надо хорошо представлять себе, с каким настроем переходили воины государственную границу и шли по чужой земле, зная, какая пустыня осталась после катка войны на их родной земле.

М. Г. Ключко:

Что запомнилось, так это, когда вышли на границу Пруссии, большого размера плакат со словами: «Солдат, ты судья!» — и подпись: «Илья Эренбург». Не думаю, что здесь нужно что-то объяснять.

Нашу роту, усилив танками со спсцоборудованием для проделывания проходов в минных полях, бросили на прорыв неприступной, по мнению немцев, глубокоэшелонированной обороны. Как известно, она была преодолена. После этого мы прошли всю Пруссию — ни одного гражданского лица не видели. Правда, один раз, когда уже взяли Кенигсберг, помню, шли маршем через какое-то село. И из двора вышла немка с ведром. Хотите верьте, хотите нет, но вся рота — человек 40 нас было — остановилась. Смотрели на нее, как на нечто невозможное. Не должно было быть живых немцев!

Сегодня это может показаться дикостью, но в то время у многих были свои счеты с немцами: у кого-то погибла семья, кого-то из родных угнали в Германию. И эта злость была настолько сильна, что мы могли действительно на одном дыхании не только до Берлина дойти, а если бы понадобилось, то и до Франции. Была просто жуткая ненависть. Тем более что, проходя через ту же Пруссию, мы встречали наших соотечественников, силой вывезенных на работу в Германию, освобожденных из концлагерей пленных.

Один эпизод запомнился на всю жизнь. Идет группа людей в концлагерной одежде. Выяснилось — французы. На улице зима, а они в деревянных колодках на босую ногу. И по брусчатке только звук: цок, цок, цок… Причем идут на север, а не на запад. Мы пытались им объяснить, что Франция в другой стороне. А они на нас смотрят туманным взглядом и продолжают идти. Страшное зрелище…

О боях в Восточной Пруссии вспоминает еще один бывший штрафник.

Н. Тарасенко:

Нам выдали оружие, поставили задачу: форсировать реку, зайти в тыл немцам и стремительно выбить их из укрепленного пункта. Это был март 1945 г.

Река, к счастью, оказалась неглубокой, дно не-илистым. Из тумана, преодолев ее вброд, ворвались на берег и с традиционным штрафбатовским лексиконом обрушились на вражеские доты. Немцы такого нахальства не ожидали. С криками «Штрафирен! Штрафирен!» в беспорядке бросились наутек. Вероятно, знали, что штрафники в плен не берут.

По ходу боя я и двое моих сотоварищей оказались на левом фланге цепи батальона и своим интенсивным огнем обеспечили успевшую атаку. Бой для нас был закончен, успех батальона был подхвачен и развит пехотными частями.

В Висло-Одерской операции отличилась 123-я отдельная штрафная рота, которой командовал капитан З. М. Буниятов. Зия Мусаевич позже вспоминал: «Мне было поручено чрезвычайно опасное дело: преодолеть тройную линию обороны противника и выйти глубоко в тыл. Мы должны были взять заминированный мост длиной 80 метров через реку Пилица, при этом сохранить мост невредимым, так как по нему должна была пройти боевая техника. И мы выполнили эту задачу, но какой ценой! В этом бою из 670 бойцов в живых остались 47. Скольких я похоронил тогда, сколько писем написал их близким! Всех оставшихся в живых наградили боевыми орденами. А мне 27 февраля 1945 г. было присвоено звание Героя Советского Союза».[119]

Штрафники участвовали и в битве за Берлин. Бои, завершавшие войну, были особенно жестокими. Фашистскую столицу ее власти разбили на десяток укрепрайонов, каждый из которых обороняли до 15 тыс. человек. Немцы активно использовали подземные сооружения, построенные специально для ведения оборонительных боев.

Советским войскам пришлось в буквальном смысле слова прогрызать эшелонированную оборону. Начиная с 24 апреля 1945 г. мощные «группы разрушения», созданные по приказу командующего 1 — м Белорусским фронтом маршала Г. К. Жукова, интенсивным огнем из всех видов артиллерии подвергали сплошной обработке улицы, перекрестки, здания. Вслед огню шли штурмовые подразделения, составленные из представителей различных родов войск, в их составе воевали и штрафники. Так, в 3-й ударной армии (командующий — генерал-полковник В. И. Кузнецов) утвердился порядок, в соответствии с которым передовые отделения штурмовых групп (8–10 человек в каждой) были сформированы из штрафников и военнослужащих, освобожденных из немецкого плена. На них и приходилась основная тяжесть выкуривания обороняющихся из различного рода укреплений.

А. В. Пыльцын:

…Когда мы вошли в рейхстаг, его стены, колонны и другие архитектурные детали, частично разрушенные, закопченные, всего только через два дня после взятия рейхстага были уже расписаны и краткими, и пространными автографами советских воинов даже на высоте, доступной лишь гигантского роста человеку. А писались они и мелом, и обломками кирпичей, и обгоревшими головешками.

Подтащили мы с Петей Загуменниковым (он накануне вернулся в батальон) какие-то обломки бетонные и ящики обгорелые к стене, забрался я на них, а Рита (жена А. В. Пыльцына, воевавшая рядом с ним. — Ю. Р.) и Петр поддерживали меня с двух сторон, чтобы не свалился. И какой-то обугленной палкой вывел: «Александр и Маргарита Пыльцыны. Дальний Восток — Ленинград — Берлин». И росчерк за двоих. (С. 240.)

Так что воинам штрафных частей довелось расписаться и на рейхстаге.

Тяжелые, упорные бои сопровождались и большими потерями. По приказу И. В. Сталина штрафные части ставились на наиболее трудные участки фронта, и им поручались наиболее сложные боевые задачи. В связи с этим теряли они людей помногу. К примеру, в том же 1944 г. общие потери личного состава (убитые, умершие, раненые и заболевшие) всех штрафных формирований за год (нарастающим итогом) составили 170 298 человек постоянного состава (командный состав) и штрафников. Среднемесячные потери составили 14 191 человек (переменный состав — 10 506 человек, постоянный — 3685 человек), или 52 % от среднемесячной их численности (27 326 человек). Это — в 3–6 раз больше, чем общие среднемесячные потери личного состава в обычных войсках в тех же наступательных операциях 1944 г..[120]

Но и здесь не все так однозначно. Вот типичное мнение фронтовика А. Д. Гутмана, заметим, прошедшего войну не в штрафных, а в обычных линейных частях и завершившего ее командиром батальона 996-го стрелкового полка 286-й стрелковой дивизии: «Для моего батальона каждый бой… был боем штрафников. Каждый день… идти на немецкие пулеметы по трупам своих товарищей. И мне каждый день надо было первым подниматься на бруствер и вести за собой людей в атаку».[121]