— Но я-то этого не хочу! — вырвалось отчаянно.

Я все же вывернулась из-под него. Села, прижавшись спиной к стеллажу. Юбка задралась, волосы окончательно растрепались, лиф платья был расстегнут. А ведь на нем было не меньше трех десятков пуговичек! И когда только лунный успел?

В общем, я была истинной ведьмой не только в раздраенных чувствах, но и виде. Впрочем, Эрриан, оказавшийся почему-то без рубашки, в одних штанах и тоже с далекой от аккуратности шевелюрой, мало чем мне уступал. Скорее — наступал. На меня. Медленно подавшись вперед. Сейчас он больше всего напоминал снежного волка. Беловолосый, сильный. Даже его поза — опершись о пол руками и коленями, — тоже напоминала о диком звере.

— Эрриан. — Я сглотнула, собираясь с духом. — Я хочу тебя, но если это будут твои последние мгновения, то нет! Не такой ценой!

Печать клятвы, данной белке, недовольно нагрелась.

— А я думал, что в том и заключается твоя цель. Еще немного — и ты бы ее достигла. Ты почти свела меня с ума, ведьма. Настолько, что я об этом даже не жалею.

— Ты знал, — вырвалось у меня, рука, сжатая в кулак, ударила по пыльному полу, — о том, что я связана клятвой с Эйтой.

— Да. — Его взгляд, казалось, проникал в самую мою душу. Пристальный, неотрывный.

— Я пошла на сделку с ней в тот день, когда тебя увидела там, в трактире…

Признание. На удивление, оно далось мне спокойно. Я рассказала все. Ну, почти все. Зачем темному знать о причинах, по которым я так жаждала мести.

— Эйта сказала, что ты не жилец, и если не потеряешь разум, то через пару седмиц все равно умрешь. И я согласилась на сделку с ней… — Я судорожно вздохнула, пытаясь справиться со всем сразу: мыслями, эмоциями, пуговицами. Особенно с пуговицами. — Теперь ты меня наверняка ненавидишь и презираешь. — Я вскинула голову.

Повисло молчание. Тишина почище кладбищенской давила. Медленно, но верно вытягивала из меня нервы, как рыбак невод из воды. Я чувствовала, что еще немного — и пружина, закрученная внутри меня до предела, слетит, сорвется. А Эрриан лишь смотрел на меня. А затем протянул руку. Пальцы невесомо коснулись моей щеки.

— Нет. Я тобой восхищаюсь. Ты истинная ведьма. Но, главное, доверившаяся мне ведьма. Ты могла не оттолкнуть, всего лишь позволить тебя поцеловать. Еще раз. И я бы спятил. Окончательно и навсегда. И даже твоя клятва, данная мне, не возразила бы. Ведь я сделал бы этот шаг сам, добровольно.

До меня постепенно начал доходить смысл сказанного. И то, что Эрриан решил поставить на кон в игре с моими чувствами собственную жизнь.

— Ах ты… проверяльщик. — Я подалась вперед, закипая уже отнюдь не от страсти. — А если бы я не смогла остановиться?! А если бы ты не смог?! Гад! Сволочь! Ненавижу!

Я замахнулась, чтобы ударить его кулаком в грудь, выплеснуть весь накопившийся в душе страх. Страх за то, что могла вот так просто его потерять. И он бы позволил.

Не ударила. Меня опередили. Сгребли в объятия.

— Это лучшее признание, которое я когда-либо слышал. — Эрриан усмехнулся мне в макушку.

— Что? — Я возмущенно запрокинула голову. Зря. Губы лунного оказались слишком близко. Опасно близко.

— Темные не доверяют словам. Только поступкам.

— И когда ты узнал о том, что я поклялась Эйте свести тебя с ума? — задала я вопрос, пытаясь хотя бы так, на словах, отстраниться. Взять небольшую передышку.

— В ту ночь, когда ты летала на метле, спасаясь от демона. Госпожа Дарящая Безумие подробно мне все рассказала.

— Зачем? — нахмурилась я, не понимая причин странного даже для Эйты поступка.

— Видимо, чтобы убить во мне всякую надежду на спасение. Ведь она наверняка поняла, что я попытаюсь надавить на тебя, чтобы узнать, как ты сумела сохранить разум.

«И ты выведал все, что мог», — подумала я вдруг, вспомнив его разговор с Джеромом в кабинете. Сейчас все произошедшее виделось мне в совершенно другом свете.

Случайности? О нет… Тщательно просчитанные ходы шахматной партии двух матерых игроков: Эрриана и Эйты. А кем в той игре была я? И кто кому поставил мат?

— Скажи, а что тебе обещала Эйта в обмен на твою помощь? — Голос Лунного дрогнул.

Вопрос, самый сложный, неприятный, самый болезненный из возможных. Я его ждала и все же надеялась, что мы ушли от опасного для меня края. Просчиталась.

В голове, как назло, не было ни единой мысли. Зато в душе крепло желание сбежать отсюда куда-нибудь на болота, чтобы сразиться с бешеной, злобной, кровожадной ыркой или стрыгой. И слегка отдохнуть от всех этих вопросов и интриг.

А ведь когда я распределялась в Хеллвиль, думала, что самым сложным в такой глуши будет не завыть от тоски. Какой же я была наивной! Еще не знала, что чем тише городок, тем агрессивнее в нем демоны. Подозреваю, что в какой-нибудь Барсучий Лог на три дома вообще соваться не стоит: там такие страсти могут кипеть, что столичные интриганы удавятся от зависти.

— Так что? — напомнил Эрриан.

Прицельно так напомнил, с намеком, что как бы я не увиливала, а ответа он от меня добьется. Не помогут ни обморок, ни внезапно начавшиеся роды (и плевать, что я невинная девица!). Не помогут, и все. Даже если умирать начну — это слегка огорчит лунного, но не остановит на пути к истине.

— Зачем тебе знать? — обреченно спросила я.

— О тебе я хочу знать все.

Ой зря он так сказал, ой зря. Ибо раз слушатель хочет всего, он этого «всего» и получит.

— Я не помню, как оно началось. Знаю только, что давно. Я лежала на белых простынях, — задумчиво произнесла я. У темного как-то подозрительно дернулся кадык, а лицо потемнело в лучших традициях ревнивца. Словно ничего не заметив, я продолжила: — Надо мной был потолок. Белая известка. А еще я была голодной. Жутко голодной. И заорала. Да, наверное, заорала от несправедливости мира, разлучившего меня с мамой. И ее грудью.

Я старалась говорить в меру патетично, но под конец все же не выдержала.

— Какой еще грудью? — опешил Эрриан.

— Обыкновенной, которой новорожденных кормят, — отмахнулась я.

Просил сагу длиною в жизнь, подробности оной? Так получай, ешь и не подавись.

Но, к несчастью для одной сказительницы, слушатель ей попался не только вспыльчивый, но и без чувства юмора, терпения. И вообще без тормозов! Если в Хеллвиле романтичный ужин может плавно перерасти в драку, то рассказ о скромных буднях целительницы — в убийство. Во всяком случае, взгляд Эрриана мне сейчас обещал именно ее, кончину, и не факт, что быструю.

— Скажи, а как темные молятся перед смертью? — выпалила я.

— Они оскверняют свою душу проклятием, — ошарашенно ответил лунный и прищурился. — А тебе зачем?