– И застукаем там весь городской бомонд…

– Или его самого!

– Это вряд ли, теперь он, наверняка, на пушечныйвыстрел к «Экзотику» не подходит…

– Подавляя свои сексуальные желания! – Лехавыставил указательный палец и ткнул им в сторону Митрофана. – В этом вы сним похожи!

– Ах так! – Голушко прищурился. – Вот ты,значит, как… Ну ладно. – Он достал из стола бумажку, на которой его жерукой был нацарапан адрес. – Вот тебе наказание за словоблудие!

– Что это?

– Адрес.

– Я вижу. – Леха пробежал глазами построчкам. – Улица Маяковского, дом 3, что там находится?

– Ресторан «Монреаль». Его хозяин Кречетов АндрейИгнатьевич был постоянным клиентом Афродиты, в ночь ее убийства наведывался в«Экзотик», сам понимаешь, для чего… – Он брезгливо поморщился. –Обычно говорят, «последний, кто видел ее живой», в нашем случае это будетзвучать так: «Кречетов – последний, кто имел ее живой»… Сходи, побеседуй с ним.Будет отпираться, скажи, есть свидетели, видевшие его в «Экзотике» именно в туночь…

– А они есть?

– Если понадобятся – будут.

Смирнов глянул на часы.

– До конца рабочего дня осталось десять минут, а доМаяковки добираться двадцать пять, – возмутился он. – Мне засверхурочную кто платить будет?

– Напиши заявление на имя начальника, быть может, оннакинет к твоему жалованию рублей пятьдесят…

Леха показал Голушко язык, положил на него последний кусоксыра, отправил его в рот, не жуя, проглотил и недовольно сказал:

– Я, между прочим, сегодня даже не пообедал, а ты меняхочешь без ужина оставить…

– Ты слопал двести граммов первоклассного сыра! Иполкило крекеров, имей совесть!

– Это ты имей! Сам домой пойдешь, а я…

– Я иду не домой: на семь у меня назначена встреча сКонем. – Голушко вынул из ящика стола очередную бумажку с адресом. –Клуб «Павлин» на набережной знаешь?

– Крутое заведение. Вход три сотки. Самое дешевое пивополторы, бутылка «шампуси» пятихатка, приваттанец три тысячи!

– Клуб принадлежит Коню. Там он сегодня и будет меняпринимать…

– Вот ты какой! Сам в клуб, где девочки сиськами трясутза мою месячную зарплату…

– За полумесячную, не преувеличивай!

– А мне, значит, в занюханную забегаловку тащиться!

– Дорогой итальянский ресторан ты называешь«забегаловкой»?

– «Монреаль» – это итальянский ресторан?

– Да!

– Не понял юмора, – Леха скривил губы в глуповатойулыбке выпускника спецшколы для умственно отсталых детей. – Монреаль ведьв Канаде находится?

– Да.

– Тогда почему итальянский ресторан носит имяканадского города?

– Вот у хозяина и спросишь. – Митрофан пододвинулЛехе тарелку с последним крекером. – Доедай и катись.

– Кречетов точно будет в ресторане?

– Да. Я разговаривал с ним по телефону час назад, онобещал никуда не отлучаться…

– Как думаешь, меня там покормят?

– Тебя обязательно, – делая ударение на первомслове, сказал Митрофан. – Как посмотрят в твои голодные глаза…

– Я побежал! – Леха вскочил со стула, залпом выпилнастой зверобоя, поморщился. – Жалко, что от вина придется отказаться. Я жпри исполнении… Но тарелку спагетти точно съем!

– Главное, не забудь за едой о главном, – крикнулвслед уносящемуся оперу Голушко. – И не наглей там! Тарелку спагетти, ивсе!

– А если добавку предложат? – спросил Леха,просовывая голову в дверь.

– Добавку расценивай как взятку! То есть отказывайсянаотрез!

Смирнов тут же испарился, а Митрофан доел остатки сыра,сполоснул стаканы, руки, вспотевшее лицо, после чего покинул кабинет. Донабережной ехать почти полчаса, а он не хотел опаздывать на встречу с бывшимпродюсером покойной Афродиты.

Траурный платок Марго сделала из рукава черного кружевногопеньюара. Натянула темно-синие джинсы и футболку цвета «мокрый асфальт» – болееподходящего одеяния найти не удалось.

Перед тем как выйти из комнаты, она выглянула в окно.Первое, что увидела, это гроб, стоящий на круглом столе с гнутыми ножками(красное дерево, серебро, инкрустация, ХVIII век). В нем лежала мертвая Афродита,закутанная в белоснежный саван. У изголовья стояли цветы: белые хризантемы, еелюбимые. Чуть в отдалении старинная икона, принесенная Багирой (ее она стащилаиз отчего дома, перед тем как сбежать), свечи, опущенные в стаканы с пшеном,большая фотография покойной. Вокруг гроба сидели девочки. Пришли пока не все,только трое: Багира, Далила, Жизель. Запаздывали Мамба, Ева и Катя. Первой былодолго добираться, у второй приболел ребенок, третья училась в университете навечернем отделении…

Марго задернула драпировку, поправила платок, вышла.

Спускаясь по лестнице, она разглядывала лица девочек:непривычно скорбные, застывшие, постаревшие… Она никогда не замечала, что горенастолько состаривает даже самые молодые лица. Вот взять, например, Далилу.Обычно она веселая, озорная, улыбающаяся во весь рот, от этого юная, свежая, носейчас без ямочек на щеках, без хитро прищуренных глаз, вздернутого носика, онауже не казалась такой юной. Тридцать с хорошим хвостиком, именно столько далабы ей Марго. Жизель и вовсе походила на старуху. Умело накрашенную,загримированную, подтянутую в клинике тетку. Только сейчас Марго обратилавнимание на то, что у Жизели глубокие скорбные складки у рта. Через пяток летони станут еще глубже, и лицо приобретет бульдожье выражение…

– Вот и Маргоша! – воскликнула Мадам, увидевдевушку на лестнице. – Девочки, помогите ей спуститься…

Багира встала со стула, подошла к Маргарите, подала ей руку,чтоб та на нее оперлась, и повела вниз.

– Во сколько похороны? – бесстрастным голосомкиношного андроида спросила Жизель.

– Вынос в двенадцать. Погребение в час, – ответилаМадам.

– Отпевать будут?

– Афа некрещеная.

– А крест носила, – заметила Далила.

– Как украшение… В Бога она не верила.

– Как и я, – прошелестела Жизель.

– Бог есть, даже если вы в него не верите, –убежденно сказала Багира, усадив Марго в кресло рядом с Мадам. – Он насспасет…

– Тогда почему он не спас те двадцать миллионовчеловек, которые погибли в войну? – все так же бесстрастно спросилаЖизель. – Где он был, когда их сотнями сжигали в крематориях?