ним небольшие породы удавов. В долине было две небольшие турецких фермы и кое-где росли деревья, а вдали возвышались горы полуострова. При виде этого у генерала Кутепова невольно вырвалось: «И это все?» Но, как ни печальна была картина, лагерь нужно было устраивать. На второй день французы выдали палатки и немного необходимых инструментов.

Генерал Деникин в своих воспоминаниях дал такую оценку Галлиполи: «На тернистом пути Добровольческой армии было три этапа: Орел – ее слава; Новороссийск – ее несчастье и Галлиполи – ее испытание. На всех этих этапах развевалось трехцветное знамя. Оно двигало на подвиг, оправдывало жертвы и будило надежды. Этот символ Родины неотделим от Армии. В нем ее смысл, духовная сила и будущее».

Корниловская ударная дивизия104 была сведена в полк, которому в лагере было отведено место на правом фланге дивизии. Само место представляло собой равнину, имеющую по бокам большие холмы, впереди протекал ручей, и где-то далеко в горах были видны деревья и кустарники. Несмотря на то что все грузы пришлось до постройки узкоколейки носить на себе, все же лагерь был построен довольно скоро, но оборудование его немного затянулось. Набиты были палатки до отказа. Особенно тяжело было семейным, часть которых вырыла для себя простые землянки. Первое время особенно тяжело было переносить полуголодный паек, и от этого сильно пострадали черепахи, которые шли на пищу.

Помимо всех этих недочетов, нас давили горечь военного поражения и измена наших союзников, забывших, какую жертву мы принесли для их победы на фронте первой Великой войны 1914–1918 годов, и теперь не только забывших про нас, но и отобравших от нас весь наш флот и все наши запасы за нищенский кусок хлеба, да и во время Гражданской войны немало потрудившихся на пользу Ленина и Пилсудского. Все это давило на мораль, которую нужно было поддержать для своего престижа.

Это большое и основное дело было неразрывно связано с именем командира нашего корпуса генерала от инфантерии Александра Павловича Кутепова, который был хорошим военным психологом, и потому принятые им меры придали его корпусу вид, достойный его прошлого. Он высоко ставил офицерский мундир и в приказах говорил: «Офицер во всех случаях жизни должен быть офицером. Никакой труд не может быть унизительным, если работает русский офицер». Главный его успех заключается в том, что он сумел свою любовь к Родине и свою веру в конечный успех дела перелить в павшую духом армию. Он говорил: «Наш долг перед Родиной обязывает нас быть сплоченными, дисциплинированными и обученными». И все это для того, чтобы донести наши знамена в Россию. Это же руководило генералом Кутеповым и во всех его сношениях с французами. Когда на запросы французского командования генерал Кутепов давал уклончивые ответы, а на категорические требования отвечал не менее категорическими отказами, – все понимали, что он, действуя так, защищает достоинство Русской Армии, а вместе с ней и России. Именно так он характеризуется и Главнокомандующим в его приказе по случаю годовщины пребывания корпуса в Галлиполи: «Величием духа, всесокрушающей силой, непоколебимой верой в правоту нашего дела и безграничной любовью к Родине и Армии он неизменно, в самые трудные дни нашей борьбы вселял в свои части тот дух, который дал им силы на Родине и на чужбине отстоять честь родных знамен. История в будущем оценит генерала Кутепова, я же высказываю ему мою безграничную благодарность за неизменную помощь и дружную поддержку, без которой выпавший на мою долю крест был бы непосилен». Характерно и то, что, в то время как часть русской заграничной общественности обливала имя генерала Кутепова потоками грязи, все русские общественные деятели, побывавшие в Галлиполи и видевшие, что было им там сделано, и те отношения, которые создались между командиром и его корпусом, прониклись к нему глубоким уважением.

Наш Корниловский ударный полк остался в составе 1-го армейского корпуса, а потому в дальнейшем все относящееся к корпусу будет касаться и его, и для экономии места детали нашей полковой жизни я сокращу до минимума.

Командиром полка был назначен генерал Скоблин, к тому времени немного поправившийся от ранения, полученного под Рогачиком. Командиром 1-го батальона – полковник Гордеенко105, задержавшийся в Константинополе по ранению на Юшуньских позициях. Командиром 2-го батальона – полковник Левитов М.Н., не пожелавший остаться в Константинополе по ранению пулей в пах, оставшейся в позвоночнике и удаленной только через 8 лет в Болгарии. Его помощником был назначен полковник Иванов К.В.106, бывший командир офицерского батальона 2-го полка. Командиром 3-го батальона – полковник Щеглов В.П.107, тоже немного подлечившийся от ранения на Юшуньских позициях. Начальником хозяйственной части стал полковник Гавриленко А.А.108, адъютантом полка – капитан Копецкий109 и командиром конного эскадрона – ротмистр Копецкий110.

Восстановление нормальной жизни в полках 1-го корпуса вызвало оставление его рядов некоторыми его чинами. Причины ухода были весьма разнообразны: потеря веры в продолжение борьбы, желание устроиться в новоявленных республиках, появившихся после революции, на работу в Америку, а небольшая часть, поддавшись пропаганде французов, вернулась в СССР. Приказ по корпусу не противился этому и только дал определенный срок, после которого уходящие считались преступниками. Всего в Галлиполи прибыло 26 590 человек, и за все время через беженский лагерь прошло 4650, из них офицеров 1244 и солдат 2406, то есть ушло менее одной седьмой части корпуса. Нельзя сказать, чтобы это прошло безболезненно: часто с уходящими старыми соратниками прощались с искренним сожалением оттого, что в дальнейшем их дороги расходятся, а с солдатами, особенно из последнего пополнения пленными, расставались дружески, с благодарностью им за то, что они помогли нам в последних боях с честью их закончить. С этим отходом своя часть, свой полк снова стали дорогими, снова тщательно поддерживалась своя форма и свои праздники, и впоследствии занятия велись нормально, а от парадов были даже в восторге. Характерно, что количество ушедших в беженцы в Корниловском, Марковском и Дроздовском полках, составленных из дивизий тех же наименований, было меньшим, чем в Алексеевском, в который были влиты остатки Алексеевского и Самурского полков и частей 13-й и 34-й пехотных дивизий.

Со стороны французов принимались все меры для распыления корпуса, не останавливаясь не только перед угрозой лишения пайка, но и перед применением военной силы, сопроводив последнюю маневрами военных судов, стоявших в бухте. В этой борьбе корпус выдержал экзамен на политическую зрелость. Участь его была решена. Он окончательно осознал себя армией, Русской Государственной армией, носителем идеи русской государственности. Остались люди, крепкие духом и верные идее борьбы