он пойдет с войском, чтобы сесть государем на Московское царство. Сам Гонсевский домогается переговоров не для того, чтобы урегулировать пограничные конфликты и подтвердить условия мирного договора, а чтобы склонить смолян на сторону короля и тем самым облегчить поход Владислава. Вести прямые переговоры с Гонсевским и «съезжаться» с ним на рубеже воевода Шеин категорически отказался, пока поляки и литовцы русскую землю «пустошат и кровь крестьянскую проливают», возлагая тем самым на польского короля всю ответственность за шляхетские отряды, служившие «тушинскому вору».

Все это смоленские воеводы доносили царю, как и сведения, полученные разведчиками из Дубровны, Орши, Копыси, Мстиславля. Разведчики приносили сведения от «сходников», которые, «сходясь» с ними в условленном месте, сообщали обо всем, что удалось узнать в Литве. В частности, таким образом стало известно, что Юрий Мнишек просил короля о посылке войска в помощь «тушинскому вору», обещая взамен Смоленск, но потерпел неудачу: «… король ему людей не дал». Это была информация стратегического характера, значение которой для планирования дальнейшей войны с «тушинским вором» трудно переоценить!

Не меньшее значение имели разведывательные данные, полученные через смоленского воеводу Михаила Шеина о том, что польские и литовские отряды, служившие под знаменами «тушинского вора», отрицательно относятся к возможному воцарению в России королевича Владислава и не выполнят приказ короля, если он прикажет им присоединиться к своей армии. Оказывается, посольство из Тушина побывало у Сигизмунда III и «послы от жолнерей короля и панов рад просили, штоб королевича на царство Московское не слали, и сказываючи им так: иж мы деи при Димитрее царику поприсегнули при нем головы покласть, хотя и против своей братии…» Эта информация тоже была особой важности.

Неудивительно, что Михаил Шеин превосходно разбирался в общей обстановке.

Александр Гонсевский во время обмена грамотами пробовал оправдаться, выдавая интервенцию Польши и Литвы за внутреннюю смуту, сводя ее лишь к самочинным действиям «царя Дмитрия». Ответ Михаила Шеина был кратким, но точным и убедительным: «Князь Роман Ружинский, князь Адам Вишневецкий и иные паны и ротмистры со многими польскими и литовскими людьми водят с собою вора, называючи тем же именем, как прежний вор росстрига назывался царевичем Дмитрием, и государя нашего землю пустошат и кровь крестьянскую проливают». Понятно и требование Михаила Шеина к королю: «Вору и иным таким ворам не верити и за них не вступатись, и людьми и казною и иным никаким вспоможеньем не помогати».

В заключение следует сказать, что поход короля Сигизмунда III на Смоленск не мог быть для Михаила Шеина неожиданным: смоленский воевода знал о королевском походе заранее и успел подготовиться к его отражению.

Смоленск был большим и богатым торгово-ремесленным городом, с населением в 25–40 тыс. человек (только на посаде было до 6 тыс. домов). Смоленские посадские люди платили в казну налогов 8 тыс. руб. – больше, чем Великий Новгород. Через Смоленск шла основная торговля с Западом, проходила торная дорога из Москвы на Минск и далее на Вильну и Варшаву.

Но еще большее значение имел Смоленск как ключевая крепость на западной границе Российского государства. Кто владел Смоленском, тот и был здесь хозяином положения. Когда в Боярской думе обсуждался вопрос о строительстве новой смоленской крепости, высказывались разные мнения: одни бояре настаивали на сооружении неприступной твердыни, другие выражали опасения, что в случае захвата ее Польшей и Литвой последствия для России будут самыми тяжелыми. Эти разногласия высветились в споре Бориса Годунова, фактического правителя государства, с боярином князем Трубецким. Борис Годунов образно назвал Смоленск «ожерельем земли Русской», но князь Трубецкой возразил: «А как в том ожерелье заведутся вши, и их будет и не выжить?»

Частицы правды были и в том, и в другом мнении. Во время польско-шведской интервенции начала XVII в. Смоленск сыграл выдающуюся роль, надолго задержав прямое наступление короля Сигизмунда III на Москву, а затем, попав в руки поляков, потребовал огромных и многолетних военных усилий от России, чтобы вернуть себе «ожерелье»…

Строительство смоленской каменной крепости началось в 1586 г., но велось медленно – внимание правительства отвлекла война со Швецией. И только в 1595 г. после заключения мира было решено приступить к интенсивному строительству.

Строительство каменной смоленской крепости началось в 1596 г. и закончилось в 1602 г.

Сын тверского плотника, городовой мастер Федор Савельевич Конь был выдающимся военным инженером своего времени, превосходно знавшим западноевропейскую фортификацию (он побывал за границей). До этого Федор Конь руководил постройкой Белого города в Москве.

Даже в наши дни объем строительных работ кажется огромным – общая протяженность стены смоленской крепости достигала 6,5 км (длиннее была только обводная стена столицы Византии – города Константинополя!) и включала 38 башен. Более 15 тыс. человек было постоянно занято на строительных работах и подвозке материалов в течение 6 лет. Это была поистине общегосударственная стройка.

Смоленск выдержал пять больших осад, но ни разу стены не были пробиты неприятелем. Их высота в различных местах была от 13 до 19 м, ширина – 5–6 м (фундамент – 6,5 м). Фундамент был углублен на 3–4 м, что усложняло подземные минные работы против крепости. Башни имели приблизительно 21 м в высоту, а Фроловская проездная башня у Днепра – даже 33 м.

В цоколе стены, облицованном белым камнем, прорезали бойницы нижнего, так называемого «подошвенного» боя, а в трех ярусах башен разместили артиллерию. Весь обстрел, таким образом, как бы разбивался на три ступени: «подошвенный бой» в нижнем этаже, затем амбразуры «среднего боя» и, наконец, «верхний бой» между зубцами. Подножие стены простреливалось продольным огнем из башен. К началу осады смоленская крепость, имея достаточные запасы оружия и боеприпасов, была вооружена 170 пушками.

Федор Конь нашел противоядие и такому страшному средству взятия крепостей, как подземные минные подкопы. Из-под стены прорыли особые ходы – «слухи» или «послухи», которые позволяли обнаружить минные работы противника.

Стены и башни, выходившие на ровное место (главным образом с южной стороны крепости), дополнительно защищали глубокие рвы.

Но любая крепость может успешно защищаться лишь тогда, когда она занята достаточно многочисленным и боеспособным гарнизоном. А как раз ратных людей, после ухода к воеводе Скопину-Шуйскому 2-тысячного отряда, у Михаила Шеина осталось мало. Поэтому первое, что он сделал, когда в июле 1609 г. получил от своих разведчиков донесение, что «короля чают под Смоленск к спасову дни, а не будет к спасову дни, и король будет подлинно под Смоленск к оспожину дни», начал срочно собирать ратников. 25 июля были отозваны обратно в Смоленск стрелецкие сотни, находившиеся в Порецкой волости. Были разосланы грамоты местным помещикам и крестьянам – «садиться в осаду» в Смоленске. В середине августа Михаил Шеин приказал «Смоленского уезда с станов и с