Подозрительность, с которой жители Западной Африки относятся к западной медицине, часто объясняют суевериями, касающимися передачи болезней, однако, скорее всего, гораздо большую роль здесь сыграли недавние исторические события в затронутых эпидемией странах. До возникновения Эболы население Гвинеи, Либерии, Сьерра-Леоне больше двух десятилетий страдало от нарушения прав человека и бесчинств, которые творили силовые структуры, подрывая доверие людей к представителям власти. Не способствовало симпатиям местных и то, что медицинские работники, облеченные официальными полномочиями, в основном были иностранцами.

В Южной Африке применению средств сдерживания болезни – антиретровирусных препаратов для лечения СПИДа – препятствовало само правительство. На международной научной конференции по СПИДу в 1985 году исследователи из Национального института здоровья докладывали – на основе ошибочных, как потом выяснилось, анализов, – что в Уганде ВИЧ заражены две трети школьников и до половины населения Кении. Утверждение оказалось сильно преувеличенным, но мысль, что новый вирус коренится в «сердце тьмы»[17], пришлась западным журналистам по душе. Сенсационные статьи о засилье ВИЧ в Африке стали, как выразился кенийский президент Даниэль арап Мои, «новой формой травли»{391}. Возмущенные инсинуациями западных ученых и прессы, возлагающих вину за распространение ВИЧ на Африку, привыкшие к противостоянию апартеиду любыми способами государственные руководители – в частности, президент ЮАР Табо Мбеки – принялись отрицать само существование ВИЧ. СПИД, как заявил Мбеки, это вымышленный термин для болезней голода и нищеты{392}. Годами правительство Мбеки отказывалось снабжать южноафриканских пациентов лекарствами от СПИДа и ограничивало использование лекарств, предоставляемых в виде гуманитарной помощи. (Администрация Мбеки превозносила целебные свойства лимонного сока, свеклы и чеснока в качестве альтернативы.) С 2000 по 2005 год из-за недоступности качественного лечения в Южной Африке преждевременно скончалось более 300 больных СПИДом{393}.

В Соединенных Штатах первоначальные попытки сдерживания СПИДа тормозил антагонизм по отношению к наибольшей группе риска – гомосексуалистам и употребляющим внутривенные наркотики. Центры по контролю и профилактике заболеваний не спешили выделять средства на просветительские программы, рассказывающие в том числе о том, как (выбирая безопасный секс) избежать заражения ВИЧ. Такая информация казалась им чересчур «откровенной». Сенат США запретил финансировать образовательные материалы по СПИДу, если они «пропагандируют» гомосексуализм. Два с лишним десятилетия правительство – боясь, что это будет расценено как одобрение употребления наркотиков, – отказывало в федеральных субсидиях программам снабжения наркоманов стерильными шприцами, которые уменьшили бы риск подхватить ВИЧ{394}.

Больных СПИДом увольняли с работы, лишали страхования, в том числе медицинского, препятствовали в получении других услуг, нападали и калечили. В обзоре 1992 года более 20 % больных заявляли о том, что подвергались физической травле как носители ВИЧ.

Точно такими же париями оказались гаитяне, когда и среди них ученые обнаружили ВИЧ. Во многих случаях корень зла следовало искать в эпидемии, охватившей гомосексуальные круги, и в индустрии секс-туризма, привлекающей на Гаити представителей Запада, однако общественности куда удобнее было считать, что вирус порождает само Гаити с его антисанитарией и экзотическими обрядами вуду. «Мы подозреваем, что в гомосексуальные слои населения США занесен эпидемический гаитянский вирус», – сообщил прессе в 1982 году Национальный институт рака{395}.

«Гаитяне теряли работу, друзей, жилье и свободу эмиграции, – вспоминает американская писательница гаитянского происхождения Эдвидж Дантика. – Детей – меня в том числе – травили или колотили в школе сверстники. Один ученик, не вынеся травли, застрелился в школьной столовой». Туристическая отрасль на Гаити была уничтожена{396}.

Появление в США вируса Западного Нила предоставило любителям искать виноватых еще одну удобную – и абсолютно несправедливо выбранную – мишень. В некоторых кругах американской политической верхушки давно муссировались опасения насчет биотерроризма, несмотря на то что в современную эпоху попытки использовать патогены в качестве оружия предпринимаются редко и в основном безуспешно. Во время вспышки Эболы в Заир наведывались члены японской секты «Аум Синрикё», однако, судя по всему, они сочли вирус малопригодным для превращения в оружие. Даже с учетом этого инцидента, а также заражения салат-баров сальмонеллой в Орегоне адептами Ошо (Бхагвана Шри Раджниша) в 1981 году незадолго до появления вируса Западного Нила тревог по поводу биооружия было больше, чем собственно биооружия. (Дело происходило до рассылки в 2001 году писем со спорами сибирской язвы, когда 17 человек заболели и пятеро погибли.){397}

Тем не менее, когда в 1999 году в Нью-Йорке появился вирус Западного Нила, правительственные чиновники не замедлили заподозрить биотеракт, устроенный ненавистным президентом Ирака Саддамом Хусейном.

Доказательства были притянуты за уши: Центры по контролю и профилактике заболеваний отправили образцы вируса Западного Нила иракскому исследователю, занимавшемуся им в 1985 году, и иракский перебежчик по имени Михаэль Рамадан заявил, что Хусейн действительно разработал на его основе биооружие. Помимо этого Рамадан утверждал, что исполнял роль двойника Хусейна. «В 1997 году, – писал Рамадан в своих мемуарах 1999 года «В тени Саддама», – практически в последнюю нашу встречу Саддам вызвал меня к себе в кабинет. Нечасто мне доводилось видеть его в таком приподнятом настроении. Отперев верхний правый ящик стола, он вынул пухлую кожаную папку и зачитал выдержки» с подробным описанием «штамма вируса Западного Нила SV1417, способного уничтожить 97 % всего живого в городской среде»{398}.