* * *

…А ведь ему и в голову не пришло задуматься, кем он выглядит в ее глазах. Старый расчетливый хрыч, старательно отделяющий себя, холодного чиновника, от себя же, но похотливой скотины в ворохе стерильных простыней. И то хорошо, что такая жизнь представляется ей ненормальной; та же Федора, к примеру, считала подобное положение вещей вполне естественным. Свободен, богат, властолюбив – имеет право…

Интересно, что лисица-Ивга так искренне ценит верность и семейную жизнь; это совершенно не свойственно ведьмам. Как правило.

Проклятый Юлек. Проклятый Назар.

Клавдий оставил ее и встал. Поморщился; неприятный привкус во рту – перенапряжение. Привет от незабвенных балерин, он даже допрашивать их не стал, отдал Глюру… Не потому, что боится… Хотя нет, боится тоже. Боится не удержаться и отомстить. За кромешный ужас, когда боль лезет из ушей, а пять неистовых стерв прут и прут, и давят, и грозят разорвать на части, а потом в тебя прилетает пуля. И хорошо, что прилетает не в печень и не в сердце. Торка… пожалуй, Хелена Торка спасла ему жизнь.

Он откинул штору, впуская в комнату вялый рассвет:

– Ты права, я так и живу. Есть хочешь?

Девчонка сдавленно вздохнула.

«Подобно тому, как две огромных птицы не могут встретиться в небе, мешая друг другу размахом крыльев… Подобно тому, как два смерча на океанской глади побоятся приблизиться друг к другу… так ведьмы не могут жить сообща, ведьмы не могут быть вместе… Но бывают в истории времена, когда, побуждаемые неизъяснимыми мотивами, ведьмы наступают на собственную природу и заключают альянсы… Плохие времена. Тяжкие времена; боритесь, как умеете, – только не повторяйте за дураками, не городите этой ереси о пришествии матки!..»

– …Значит, вы работали «сеточкой»? Не один сильный удар, а много мелких толчков, ниточки, узелки, отравленные водопои, косички в бараньей шерсти? Да?

Ивга всем телом ощущала силу принуждения, исходящую от человека в высоком кресле; основной тяжестью этот напор приходился на женщину, стоящую посреди допросной, но Ивге, затаившейся в глубокой боковой нише, доставалось тоже – не защищал даже гобелен с вытканным на нем замысловатым знаком.

– Пятьсот дохлых овец за неделю, два хозяйства разорились полностью… Ты всегда работала одна, правда? Зачем тебе помощницы? Ну, подай идею. Скучно было без них? Трудно? Захотелось поиграть? Что?!

Ведьму в допросной будто держали на привязи – за взгляд. Она слабела, но не опускала головы и не сводила с инквизитора горящих ненавистью глаз.

– Как вы нашли друг друга? Кто первый предложил работать вместе?

– Я все уже сказала, – выдавила ведьма. – Что могла.

Инквизитор встал. На какое-то мгновение голова его, покрытая капюшоном, заслонила от Ивги факел; допрашиваемая ведьма отшатнулась:

– Я все сказала!

Допросчик остановился прямо перед ведьмой:

– Хорошо. Допустим, я поверил.

Ивга замерла в своем укрытии; инквизитор мягким кошачьим жестом потянулся к обомлевшей ведьме и положил ей руки на плечи. Допрашиваемая чуть заметно дернулась, губы ее приоткрылись, обнажая острые влажные зубы. Ведьма застыла, вытянувшись, глядя, кажется, сквозь человека в плаще.

– Ивга…

Ивга вздрогнула.

– Иди сюда.

Она заставила себя взяться за край гобелена. Осторожно, чтобы не коснуться знака; наткнулась взглядом на темную маску-капюшон и отвела глаза.

– Это карнавал, – сказал он устало. – Плащи, маски, факелы – представь, что все это веселый карнавал… Сосредоточься.

– Что я должна делать?

– Делать буду я. Ты будешь стоять и видеть сны. Ты – зеркало, поняла?

Ивга с ужасом посмотрела на ведьму. У той было нехорошее злобное лицо, глаза бездумно пялились в пространство – сомнамбула.

– Ее сны?!

– Побуждения, сны, мотивации; что ты так смотришь?

Ивга нервно сглотнула.

– Или мне придется ее пытать, – сказал инквизитор глухо. – Решай. Заставлять тебя я не стану.

* * *

…Холодно.

Первым ощущением был промозглый холод.

Солнце. Ослепительно-яркое, раздирающее глаза…

Нет. Это луна, круглая и полная, как бочка; в свете луны покосившееся строение в тени склоненных лип. Ни звука, их заменяют запахи – сильно пахнет навоз… слабее – гниющее дерево… Чуть слышно пахнет металл – у Ивги в руках острый нож. Чистое лезвие без труда входит в древесину, будто в рыхлую землю… И ладони ее ласкают рукоятку. Странные, непривычные движения.

Рукоятка ножа становится влажной. И теплой.

Звон капель.

Белые тяжелые капли падают в жестяное ведро… В подойник. Ее руки двигаются быстрее; вот что это за движения. Ритмичные вытягивания и сжатия – она доит рукоятку ножа. По пальцам течет молоко, журчит в подойнике, затекает в рукава…

Молоко иссякает. Не брызжет струйками, еле капает, с трудом наполняет подойник.

Снова тепло. Снова обильно; теплая жидкость орошает ее руки, но уже не белая, а черная.

Черные капли падают в полный подойник…

Красные капли. Кровь.

* * *

Она очнулась; ведьма, стоящая перед ней, продолжала тупо смотреть сквозь нее, в несуществующую даль; в подвале было жарко. Трудно дышать. Кажется, ритуальный факел коптил.

Ивга неуверенно отступила в сторону, согнулась, держась за живот, и ее вырвало на нечистый каменный пол.

* * *

Он снова оставил ее на ночь. Собственно, ему плевать, кто и что о нем подумает. Особенно в свете последнего разговора с его сиятельством герцогом…

Герцог знает много, но, по счастью, не все. С некоторых пор Клавдий ведет двойную бухгалтерию; это стыдно и гадко, но если герцог, а тем более «общественность» узнают подлинные цифры…

Прочитав сводку по провинциям за последние три дня, Клавдий сжал зубы и велел Глюру перепроверить.

Все верно. Массовые инициации, которым не удается воспрепятствовать. Цифры по смертности, которые еще никто не догадался истолковать правильно.

И звонок Федоры. Междугородний звонок из Одницы.

Клавдий стиснул зубы. Нашла себе исповедника. Нашла себе защитника-покровителя, «ты ведь знаешь», «ты ведь все исправишь», «ты ведь защитишь»… А напоследок – «можно я приеду?..»

Завтра с утра в Вижне собирается Совет кураторов. Интересно, кто из них почуял запах паленого – вернее, кто до сих пор не почуял… Интересно, кто поднимет голос против Великого Инквизитора как ведущего пагубную, безответственную, протекционистскую и некультурную игру…

Впрочем, не интересно, он и так знает, чего от них ждать; новый куратор Рянки предан ему, куратор Одницы Мавин боится его, куратор Эгре – его старый знакомый… Куратор Бернста был им неоднократно ущемляем. Куратор Корды не так давно был публично унижен. Куратор Альтицы молод и умен, и он всегда на стороне сильного – пока не придет время возвыситься самому… А самый серьезный противник в Совете – куратор Ридны – слишком любит комфорт и город Вижну. И слишком ненавидит ведьм, по-настоящему ненавидит, для него «Да погибнет скверна!» – отнюдь не формальный девиз…