— Спасибо тебе. — Ячменное Зерно перекинул топор через плечо. — Снова чувствую себя человеком.

— И я тебя благодарю, — буркнул Доран. — Но если у тебя всё…

— Не совсем всё, если позволишь, почтенный. Видишь ли, сын у меня. Добрый парень, сильный, дрался вчера, ранен, — дед указал на свое уцелевшее колено, объясняя, куда ранен сын. — Ламех его зовут. Помогал святейшего с поля выносить. Страшно перепугался и не вернулся в поле.

— Кто? Шамаш? — Дорану не терпелось избавиться от этого надоедливого старика.

— Нет, мой парень. Ламех испугался. Но он хочет снова в бой. Можно ему?

— Конечно, можно, — заверил Ячменное Зерно. — Пусть меня найдет.

— Ламех!

Вошел, прихрамывая, парень лет шестнадцати. Колено затянуто чистой белой повязкой.

— Сам Ячмень тебе позволил вернуться. — Старик ткнул парня грязным торцом своего костыля. — Что сказать надо?

— С-спасибо, — просипел парень, испуганно оглядываясь.

— Ты как раз кстати, — обратился к парню Ячменное Зерно. Он глянул на Дорана и продолжил: — Топай на правый фланг к людям Молоха и скажи им отойти к домам. Передай им, что я велел. Понял?

— Понял. Отойти к домам.

Парень спешно похромал к выходу.

— Погоди! — Ячменное Зерно протянул ему свою булаву. — Возьми это.

— Нет, ему не нужно, — ухмыльнулся старик. — Покажи, Ламех.

Парень послушно вытащил из ножен меч. Железный меч нифилим.

— Где взял? — вырвалось у Дорана.

— Там же, где и топор, почтенный, на поле, у покойницы позаимствовал, у блондинки. Пускай теперь нам послужит, черноголовым.

И старик провел рукой по своим седым волосам.

— Ну, раз ты вооружен, то ступай, — Ячменное Зерно положил булаву на стол.

Старик обнял сына и подтолкнул его к выходу.

— Мать я успокою, не волнуйся, — бросил он вдогонку парню.

— Что-нибудь еще? — спросил Доран.

— Даже не знаю, стоит ли твоего внимания, почтенный, — протянул дед, все еще глядя на полог проема, за которым исчез его сын.

— Давай, давай, не тяни, — поторопил его Ячменное Зерно.

— Ну, там эти, из Ура. Не знаю, чего им надо. С копьями и вилами. Вонючие, уставшие… Кошмар! А главный у них — как будто с того света вылез. Бледный, как нифилим. Белее призрака. И в колпаке, едва глаза видать.

Доран вскочил.

— Где они?

— С твоими людьми, почтенный. И этот, белый, все выспрашивает, выспрашивает… Сколько потерь, выслали ли разведку. Даже одного из своих послал, толстого с копьем.

Ячменное Зерно повернулся к Дорану.

— Ты, похоже, их знаешь.

Доран уже шагнул к выходу.

— Надеюсь, — бросил он на ходу.

— Кто они? — крикнул вдогонку Ячменное Зерно.

— Наши спасители! — и Доран выскочил из штабного шатра.

Старик и Ячмень переглянулись.

— Эти оборванцы — спасители? — удивился старик.

Ячменное Зерно подошел к проему и высунулся из палатки. Доран, позабыв о своем сановном достоинстве, мчался через поле.

Что-то мягкое, почти невесомое коснулось щеки Урука, перелетело на нос. Он очнулся, попытался сдуть, потом смахнуть… пальцы плохо повиновались.

Урук открыл глаза.

К пальцу прилипло небольшое черное перышко, почти пушинка. Урук дунул, вернее, слегка выдохнул, и пушинка взлетела, закружилась в воздухе.

Пес сидит так близко, что можно рукой достать. Он еще не заметил пробуждения хозяина. Его внимание сосредоточено на чем-то другом.

Урук скосил глаза и увидел растерзанного грифа. Шея птицы перекушена, одно крыло почти оторвано. Морда пса в пуху, черных перьях и крови. Но это не его кровь, а птичья.

Своя кровь украшает левый бок пса. Должно быть, какой-то другой гриф царапнул, покрупнее. Урук закрыл глаза. Хорошо, что пес жив и рядом.

В течение последнего часа в пробуждающемся мозгу Урука повторялся один и тот же сон — старый, навещавший его уже не один десяток лет. Несмотря на небольшие изменения, начинался он всегда одинаково.

Урук бежит.

Серая пыльная трава волнуется на ветру. Кругом ни холмов, ни деревьев — темная равнина, ночь, звезды. Ноги отбивают ритм бега.

Пробежав около лиги, Урук останавливается перевести дух. От кого он пытается спастись? Ничто живое не может преследовать его так далеко. Любой враг уже либо догнал бы его, либо безнадежно отстал. Однако кажется, что опасность рядом, что дыхание преследователя обжигает затылок.

Урук резко оборачивается, ожидая увидеть свои следы, примятую траву, бескрайнюю равнину. Но он на берегу ручья. По дну скользят тени рыбок. На другом берегу возвышаются джунгли. Деревья, лианы, дикий виноград. У одних растений кора гладкая, как кожа ребенка, другие грозят путнику острыми шипами. Кого-то другого эта картина испугала бы, но для Урука джунгли — это родной дом.

Урук ступает в ручей и тут же отпрыгивает. Вода обжигает холодом. Он едва прикоснулся к ней, а уже не чувствует пальцев.

Урук озирается, ищет взглядом толстую ветвь, нависшую над ручьем, какое-нибудь бревно, камни, по которым можно было бы перебраться на другой берег. Ничего.

Внезапно Урук замечает какое-то движение в кустах. Как будто кто-то прячется за ветками.

— Эй, кто там? Покажись! — кричит Урук. — Я тебя не трону!

Навстречу ему из кустов выходит женщина. Ее черная кожа блестит так, что в ней отражаются звезды. В руке у нее длинное деревянное копье с обожженным острием. На ней нет никакой одежды, но стыда она не знает: шагает легко и свободно. Подойдя к берегу, женщина опускается на колени, склоняется к воде и пьет прямо из ручья, словно животное. Зубы ее остры, будто клыки диких зверей.

Она пьет, не обращая на него никакого внимания, и он тоже решается утолить жажду. Нагибается, протягивает к воде ладонь, но тут же отдергивает руку. Холод! Не прикоснуться.

— Мана! — шепчет он, растирая пальцы.

Женщина поднимает голову и улыбается ему.

— Вода холодная, — жалуется Урук. — Где можно перейти?

Она указывает копьем на небо.

Урук смотрит вверх. Звезды приходят в движение. Но это не то еженощное движение, к которому привыкли люди джунглей. Звезды то собираются вместе, то разбегаются, растут и исчезают. Образуются и тут же распадаются новые созвездия. Вот звезды понеслись навстречу друг к другу. Урук зажмурился от ужаса, но звезды сливаются, образуя новое солнце. Женщина поднимает копье, подзывая к себе светило, как подзывают собаку. И оно послушно спускается.