Обращаясь к Маре:

«Затем маленькая подробность, чтобы ехать к тебе, надо одеться в штатское и как можно проще. Все это безумно дорого. Долгов у меня очень много» (7.07.1918)[325].

«Сижу в вагоне начальника дороги, с ним поеду в Петровск отдельным поездом. Сейчас обедал на вокзале. Купе у меня старое, скверное, грязное, но есть стол, и очень тепло. Сумерками поеду ужинать к Леонтовичам и Байковым и, если можно, устроюсь у них ночевать, а то мне без простынь, без всего спать на грязной лавке не хочется. Если им неудобно, то, конечно, вернусь в вагон. Не первый раз ночевать в грязи. Сейчас с одним офицером устраиваемся пить в вагоне чай. Купил булку (6 руб.) и две слоеные рогульки (7 руб.), и так недурно. Съел щи и котлету и заплатил 35 руб. да за хлеб черный 5 руб. – итого, 40 руб. да чай 3 руб. – 43 руб. Возмущение просто» (21.02.1919)[326].

«Ужасно боюсь только, что замерзну. У меня нет полушубка, но что делать. Есть твоя верблюжья фуфайка, теплые твои же носки, шинель шведская, куртка и непромокаемый плащ» (27.02.1919)[327].

«Душу надрывают мне дети мои в Елисаветграде, если живы будут, то ведь надо о них думать. Ведь я им единственной опорой буду. Пока вот все мать и мать у них, а я ничего, но потом жена и слаба будет, и все они будут на моих плечах. Георгию 4 апреля этого года будет 18 лет. Сандрику будет 2 июля этого года 15 лет. Мусе будет в ноябре этого года 23 года, а Ване в июле 27 лет. Младшие уже совсем будут почти взрослые, куда их девать, чем кормить и воспитывать. Загадывая вперед – совсем беспросветно. Одна надежда, что время придет – выяснится, и по обстоятельствам придется поступать тогда, а теперь все равно ничего не придумаешь. Но больно и тяжело на душе. А у меня самого нет ничего за душой, да и распродать нечего. Лишь бы хоть год этот они просуществовали, а там… неужели же никакого просыпа не будет. Если бы не вопрос средств, то я бы не так беспокоился за будущее» (5.03.1919)[328].

«Сижу в пальто, холод собачий, ноги как лед, сыро, неуютно. Ужасно хочется сладкого чего-нибудь, но все так дорого. Куплю себе изюму (кишмиш) и орехов, это обойдется, кажется, по фунту всего 8 рублей» (5.03.1919)[329].

«Перекладывая свои вещи, с нежностью посмотрел на две пары башмаков. Хотя они и не важны, а все же, быть может, твоим девочкам пригодятся. Если не будут годны – продам, всё деньги. Ты знаешь, я с удовольствием бы ограбил какого-нибудь комиссара большевика с деньгами, правда. В бою, в столкновениях, ценой своей же собственной жизни. И эти деньги бы пригодились про черный день» (8.03.1919)[330].

Когда Эрдели решился на возвращение в Баку, то в вагоне попутчики-инженеры угостили его рыбными котлетами, яйцами и чаем. А на вокзале в Дербенте были такие вкусные бараньи котлеты в томате и с рисом, и он не удержался и поужинал в тот вечер второй раз. Он, никогда раньше не зацикливавшийся на еде, написал, как бы оправдываясь: «Ужасно есть хочется мне целый день. Обеды и ужины такие легкие, что всегда впроголодь немного»[331].

И только уже когда он стал главноначальствующим, его материальное положение улучшилось. Он посылал в Екатеринодар для Мары через офицеров, ехавших туда, не только «листки», но и яйца, масло, вино.

Вернемся к оценкам, прозвучавшим в мемуарах Чхеидзе. Генерал Н-ский отрицательно охарактеризовал, кроме всего прочего, и заключенное генералом Эрдели соглашение с грузинским правительством о пропуске белых войск через Грузию по причине его позорности: «позорит честь русского имени и русского оружия». Хотелось бы выслушать предложение генерала Н-ского о том, как следовало бы поступить в этой ситуации. Пересечь границу, сметя пограничные кордоны, и начать боевые действия против правительственной армии Грузии?

В. А. Добрынин вспоминал, что Эрдели добился от грузин разрешения пройти по территории Грузии до Батума вооруженными, а там сесть на пароходы, отходящие в Крым. Но вопреки этому соглашению его армия была разоружена, интернирована и помещена в лагеря. По-видимому, это результат той постоянной внутренней борьбы между грузинскими политиками, когда принятое на самом верху решение могло быть несколько раз пересмотренным. Нечто подобное случилось и годом ранее, когда через Кавказский хребет в Грузию отступали беженцы и армия Терского совнаркома.

В Крыму приказом от 25 апреля 1920 года генерал И. Г. Эрдели был переведен в резерв чинов при Военном управлении. В событиях крымского этапа Белого движения на Юге о нем не осталось никакого следа. По-видимому, это связано с его длительным отсутствием на территории России после эвакуации из Грузии. Он вернулся в Крым на корабле «Русь» только 24 августа 1920 года[332].

Оставшись не у дел, позаботился о своей семье, вывезя из Елисаветграда жену и младших детей. В эмиграции жил в Париже с законной женой Марией Александровной и детьми. В 1923 году (по другим данным, в 1928 году) Иван Георгиевич овдовел, и в тот же год женился на Анне-Амате Шиллинг (урожд. Бенкендорф), той самой из числа его «симпатий», существовавших до знакомства с Марой.

Поскольку Эрдели был музыкально одаренным человеком, прекрасно играл на фортепьяно, это позволило ему некоторое время служить тапером в ресторане «Кунак», который открыл дядя его жены, родной брат Софьи Андреевны Толстой – Андрей Андреевич Берс[333]. В 1927 году выступал как аккомпаниатор на показе фильма «История России в картинах, начиная со Смутного времени». Потом он приобрел автомобиль и стал шофером такси. По свидетельству эмигрантки Лидии Анисимовой, таксисты считались хорошо зарабатывающей элитой русской эмиграции, и они щедро помогали инвалидам и безработным[334].

Эмигрантская жизнь разбросала бывших добровольцев по миру, предоставив им возможность осваивать новые профессии и реализовывать новые мечты. Часть из них стала фермерами. При помощи земельных комиссий Земгора они покупали в собственность участки земли в Европе и Америке. Особой причиной такого выбора было то, что так можно было забыть о мучительной послевоенной безработице. Другие подписали контракты для службы в Иностранном легионе, воевали в Африке и Индокитае. Случалось, гибли там. Некоторые приняли постриг и служили в русских храмах. Наиболее упорные стремились получить высшее образование. Для этого они по нескольку лет копили деньги на учебу. Бывало, прерывали ее, чтобы заработать необходимую сумму для дальнейшего пребывания в университете или институте. Но все, кто имел заработок, неизменно высылали членские взносы в различные союзы и объединения, а также для помощи безработным[335]. Генералитет, как правило, проживал за городом в своих, пусть и скромных домах.