Свежая, датированная 28-м числом разведсводка штаба гласила, что перед фронтом армии всю эту добротно обустроенную крепость обороняет «тридцать один пехотный батальон, примерно равный по своему численному составу четырем пехотным дивизиям». Несколько ранее – уже по другим каналам – командарм получил информацию, что по приказу гросс-адмирала Деница в ночь на 28-е в этот район был сброшен срочно доставленный из Ростока батальон морской пехоты. По сведениям, полученным от захваченных позже пленных моряков, Гитлер лично провел во дворе Имперской канцелярии смотр войск, предназначенных для обороны Рейхстага. И приказал драться до последнего солдата.

Осталось только уточнить количество вражеской артиллерии. Но и без особых подсчетов было ясно, что здесь немцы сосредоточили внушительную силу. По последнему докладу комкора Переверткина, со стороны парка Тиргартен и чуть восточнее по нашим войскам велся интенсивный артиллерийский огонь. Это подтверждало данные армейской и воздушной разведок, что в парке гитлеровцы разместили перенацеленные на наземные цели зенитные и крупного калибра артиллерийские батареи. А в непосредственной близости от Королевской площади установили на прямую наводку дивизион тяжелых орудий.

Часть стволов, судя по всему, противник развернул в противоположную сторону, откуда как раз и двигались на соединение с 3-й ударной армией танковые части и пехотные подразделения генерал-полковников Берзарина и Чуйкова.

Конечно, и на их пути располагались объекты, которые просто так, без ожесточенного сопротивления фашисты сдавать не собирались. Той же 5-й ударной предстояло отбивать сильно укрепленные здания министерства авиации Геринга, гестапо и, конечно же, последнее пристанище Гитлера – подземный бункер в Имперской канцелярии…

Но все же не было на пути конкурентов Кузнецова такой неудобной водной преграды – широкой, с отвесными, закованными в полированный гранит берегами! Перемахнуть через нее по кратчайшему к Рейхстагу пути можно было только по мосту Мольтке.

Так что надо его захватывать, пока он целехонек! Иначе придется разворачивать войска на обходные пути или возиться здесь же с наведением собственной переправы. А это неизбежная потеря людей и техники.

А главное – темпа наступления. Или проще – того самого времени, которое в расчетах нашего командования и лично генерал-полковника В. Кузнецова стало в Берлинской операции самой дорогой вещью. Дороже всех тех богатых трофеев, которые 3-я ударная захватила в течение последних двух недель. Список захваченного лежал перед командармом. Чего только в нем не значилось! И танки, и бронетранспортеры, и орудия, и паровозы, и электростанции, и трамвайные вагоны, и даже 46 кг золота и 20 тонн серебра[66].

Сейчас весь этот драгоценный лом он бы, не глядя, махнул на годный к переправе мост Мольтке – этот заветный «ключик» от двери, открыв которую, можно навсегда войти в историю.

Соответствующее историческое распоряжение командарм Кузнецов уже в этот день сделал: он впервые и конкретно поставил перед корпусом Переверткина задачу взять Рейхстаг…

В 18.00 комдив Шатилов связался по телефону с Переверткиным и, доложив, что 756-й полк Зинченко первым батальоном вышел к мосту Мольтке, сообщил:

– Мое решение такое: выходить на ту сторону реки, занимать плацдарм и готовить штурм Рейхстага. Захват плацдарма возложу на Зинченко, потом введу полк Плеходанова.

– Правильное решение! – после минутного раздумья ответил Семен Николаевич. – 171-я сейчас тоже выходит к Шпрее левее вас. Будем и ее на ту сторону выводить. А как подойдет 207-я – введем и ее. Она будет справа.

«Вот так и было, – пишет в своих мемуарах генерал Шатилов, – принято решение о штурме Рейхстага. Без звона литавр и барабанного боя. Не было торжественных фраз. Никто заранее не отдавал такого приказа, все получилось обыденно и просто… обстановка сама подсказала: Рейхстаг – вот он. Надо же брать его!» [67].

…Комбата Неустроева столь пространные мысли по поводу взятия Рейхстага в тот момент не только не занимали, но даже не посещали. Со своего наблюдательного пункта – из огромной воронки от фугасного снаряда, расположенного несколько левее моста Мольтке, он имел возможность, пусть и не так панорамно, как командующий армией, но зато более предметно обозревать то, что в ближайшие час-два предстояло преодолеть и отбить его батальону.

Увиденное к благодушию не располагало. Вокруг рвались фашистские снаряды и мины. А впереди сквозь огонь, дым и белесую завесу известковой пыли просматривались абсолютно отвесные, возвышающиеся на три метра выше уровня воды каменные берега Шпрее.

Соединявший их мост пока оставался цел. Час назад исключительно удачно поработавшая наша артиллерия изрядно потрепала и отступавшую по нему немецкую пехоту, и оборону на том берегу. Но при этом ухитрилась оставить сам мост невредимым…

Вот и дальше бы так! Правда, с «нашей стороны» мост был забаррикадирован толстыми, опутанными колючей проволокой бревнами. В одном месте баррикаду сдвинул наш танк Т-34, который попытался преодолеть мост с ходу. Но теперь, подбитый, он стоял на той, вражеской стороне моста и служил дополнительным препятствием для прохода нашей пехоты, а главное техники. Сама же переправа длиной примерно метров 50—60 по всей своей протяженности находилась под прицелом немецкой артиллерии, а также фаустников и пулеметчиков, засевших в зданиях швейцарского посольства и «доме Гиммлера». В последнем, судя по обилию вспышек и плотности ведущегося оттуда огня, противник создал разветвленную, многоярусную систему долговременной обороны.

Но все это, если по-прежнему не подведут артиллерия и танкисты, вопрос решаемый. Все лучше, чем, лишившись готовой переправы, наводить под встречным огнем понтоны или переправляться на подручных средствах, непонятно еще, каким макаром спрыгивать-запрыгивать на высоченные парапеты.

Это ж так и всех ребят утопить недолго…

К 19.00, когда полковник Зинченко передал Неустроеву приказ начать форсировать Шпрее, в район моста с «нашей» стороны подтянулось уже немало народу.

И не только непосредственно для данного дела нужного – вроде только что подошедшего батальона капитана Давыдова из соседнего 674-го полка или батальона лейтенанта К. Самсонова из 171-й дивизии, который выдвинулся на исходную несколько левее.

Словно почуяв особую важность момента, в ближний тыл набежало огромное множество представителей вышестоящих штабов и политорганов. Проникли даже корреспонденты фронтовых и центральных газет.

Не вызвало у Неустроева особого энтузиазма и прибытие адъютанта командира корпуса майора Бондаря, который вместе с несколькими наблюдателями и рацией вдруг плюхнулся, как снег на голову, к нему в воронку, она же НП.

– Ну вот! – досадливо чертыхнулся вполголоса капитан. – И «корпусное око» прибыло – Гитлера живьем брать!