А когда на виллу приехали три машины народу во главе с самим монсеньором Савелли, который глава службы безопасности чуть и не всех музеев Ватикана и вообще крутой человек, и с ним его ребятки, и господин Сан-Пьетро, который сюда уже приезжал недавно, и о котором знали и хорошо говорили разные важные люди, то Паоло понял, что нужно отойти и не отсвечивать. Он попытался сделать всё, от него зависящее, когда не хотел открывать ворота, но Карло Каэтани, гад такой, сказал, что иначе расскажет господину Лотти, директору, почему его, Паоло, разыскивают, и за какие такие грехи. Паоло и не думал, что он такой, думал — так, обычное трепло, у которого крутая девушка-реставратор, а трепло оказалось бывшим доктором наук и военным в отставке! Откуда только узнал, думал Паоло, а потом увидел господина Сан-Пьетро, и понял, откуда.

И конечно, сидеть с господином Сан-Пьетро за столом было боязно. А тот ещё расспрашивать взялся — что да как. Пойди ему не ответь такому! Пришлось вот это всё и рассказать.

Но господин Сан-Пьетро не успел ему ответить ничего, потому что за стол пришёл Патрицио, а с ним — учёный священник из Ватикана, Мауро рассказывал, что он нереально крут, и — кто бы мог подумать — госпожа Гортензия.

Паоло подскочил даже раньше господина Сан-Пьетро и подтащил госпоже Гортензии стул. Она села и поблагодарила.

Если бы его спросили — какого цвета у неё глаза, волосы, платье — он бы не смог ответить, хотя и видел портрет миллион раз. Она была серебряного цвета — самого красивого на свете. Хоть про неё и объясняли, что это не волосы, а парик, а серебряное платье было у принцессы из Ватикана (почему принцессы-то? И разве принцессы вообще работают где-нибудь? Ладно, не важно), но госпожа Гортензия была вся как из серебра. Как её статуя в парке лунными ночами.

Интересно, это она тогда напугала того парня, Октавио, который тоже оказался из Ватикана и которого он пускал ночью в парк с его девушкой? Девушка хорошенькая, только шуганая какая-то. И ну её, эту девушку, зачем она, когда рядом сидит госпожа Гортензия! Хоть послушать, о чём они вообще тут говорят, вдруг пригодится.

* * *

Похоже, разговор начали уже давно.

— Скажите, госпожа Гортензия, по сути именно вы стали первым исследователем коллекции и первым вменяемым хранителем, так получается? — говорил отец Варфоломей, возвышавшийся над стулом тёмной громадой.

— Так, святой отец, — кивнула она и подцепила вилкой что-то себе на тарелку.

— Расскажите, как это случилось?

— Просто все они показались мне беззащитными, — пожала плечами госпожа Гортензия. — Кто, если не я? Когда после смерти мужа коллекцию хотели растащить его же родственники, мне показалось, что её нужно спасти для сына любыми средствами. Мне удалось, и средства были, — она вздохнула, — не совсем те, какие одобрил бы мой исповедник, простите, святой отец.

— Я понимаю, — кивнул он. — Мне самому доводится испытывать неподобающие чувства, если я вижу недолжное отношение к предметам искусства. Но для применения этих средств у нас есть специальные люди, — он кивнул на господина Сан-Пьетро. — Поэтому, уважаемые разнообразные господа и дамы, — он окинул строгим взглядом сидящих за столом, задержавшись на Патрицио, Паоло и госпоже Гортензии, — давайте решать проблемы сообща. Патрицио, если таковые возникнут, и ты сам не придумаешь, как их решить — позвони, мы подумаем вместе. Лодовико, я думаю, вы с Себастьяно не откажете коллегам?

— Нет, отче, не откажем. Госпожа Гортензия, вы ведь поговорили с Себастьяно про вашу поддельную картину? Ну, то есть, про то, куда мог деться оригинал?

— Извините, господин Сан-Пьетро, — Паоло понял, что нужно влезть, и плевать на субординацию. — Госпожа Гортензия не может этого знать, ну, куда дели оригинал.

— А ты что ли можешь? — тот сумрачно на него взглянул.

— Деталей я не знаю, конечно, но я представляю, к кому обращалась Анжелика, чтобы продать. Она, конечно, со мной не советовалась, но я потом, уже после всего, узнавал, мне есть, у кого спросить, просто чтобы знать, на всякий случай.

— Так ты ценный кадр, — заметил священник. — Ловкий и оборотистый, так?

— Угу, — промычал Паоло, заметив, как нахмурила брови госпожа Гортензия.

— Тогда поговорим о деталях позже, — кивнул господин Сан-Пьетро. — Я или Себастьяно позвоним тебе завтра вечером или в понедельник. Хорошо бы удалось найти эту картину.

— Это возможно? — удивилась Гортензия.

— Всё возможно, — пожал плечами господин Сан-Пьетро. — Материальный предмет не может раствориться в воздухе, где-то же эта картина есть.

— Неужели музеи Ватикана официально возьмутся за розыски? — удивился Патрицио.

— Официально — вряд ли. Но вам ведь нужен результат, а не официальные документы, я правильно понимаю? — нахмурился господин Сан-Пьетро.

— Да, — сказала госпожа Гортензия. — Если найдётся картина, это будет отличный результат. Джиневра — младшая сестра моего супруга, если она вернётся — мы все будем очень рады.

— Попробуем, госпожа Гортензия, — Паоло взглянул на неё и с удивлением заметил, что в ответном взгляде больше не было обычной брезгливости.

Вот ведь, сказал бы ему кто, что его будет заботить такая странная вещь — что о нём думает картина!

Но когда эта картина сидит рядом, дышит и говорит — то всё видится совсем по-другому.

Элоиза уже не могла танцевать, только смотреть. И иногда улыбаться.

Себастьен сидел рядом, вставал, что-то где-то делал и с кем-то разговаривал, потом возвращался и снова сидел рядом.

На паркете происходило действо в лучших традициях праздников палаццо д’Эпиналь, только рулил почему-то Карло, а не Гаэтано. Танцевали какие-то буйные общие танцы, бегали цепочками, играли в игры на грани приличия (впрочем, для них всех понятия приличия выглядят очень по-разному, так что…)

Элоиза не заметила, как Марни в очередной раз откуда-то пришёл и сел рядом.

— Сердце моё, вы в порядке? Вас не нужно срочно спасать?

— Нет, — улыбнулась она. — А почему вдруг спасать?

— Я помню, как однажды вы испортились на ровном месте, и слегка опасаюсь.

— Вот вы про что. Честно — я очень устала. Но я понимаю, что нужно дождаться финала, и молчу.

— Вы хотите увидеть, как все местные жители вернутся на свои холсты?

— Нет. Более того, окажись я сама на их месте — мне было бы неприятно, если бы меня кто-то увидел в такой момент.

— Тогда что вы думаете о том, чтобы нам сейчас встать и тихо исчезнуть?

— Вы уверены? — нахмурилась она. — А наши люди? Им весело, не нужно их сейчас дёргать.

— Вот поэтому я и говорю — тихо. Ну, попрощаться с хозяином дома и с кем захотите. Лодовико останется, я только что поговорил с ним, он сказал — справится. Варфоломей тоже пока не торопится, у него там высокоучёный разговор с госпожой Гортензией и здешним хранителем.