– Что?.. Ах, да! Ничего вам не могу сказать, ничего не знаю. И к тому же ко мне сейчас должны прийти.

Зубов открыл дверь своей комнаты и вышел в церковное помещение. По всей видимости, таким образом мне давали понять, что разговор окончен.

Можно было констатировать, что моя беседа со священником была если не бесполезной, то по крайней мере малоплодотворной. К тому же я потерял много времени, и на улице уже смеркалось.

Я вслед за Зубовым прошел по церковному залу и завернул за угол, в коридор, который вел к выходу из церкви. И как только я оказался в этом коридоре, застыл как вкопанный. Прямо на меня шла и улыбалась какой-то виноватой улыбкой Лариса Крикунова. Я почувствовал, что мои губы расползаются в ответной улыбке и начал уже подыскивать подходящие слова для начала беседы. И тут же стал переиначивать свои планы: наверное, для начала ее надо куда-нибудь пригласить, например, выпить чашечку кофе в «Деликатесах» на проспекте, а потом война покажет…

Однако фронт показал совсем другое. Лариса улыбалась… не мне.

– Здравствуй, грешница! – пробасил Петр Зубов, раздвигая руки двумя большими черными крыльями навстречу Крикуновой.

– Здравствуйте, батюшка! – кокетливо стрельнув глазами, сказала Лариса.

Меня она, казалось, совсем не замечала. И только в уголках ее глаз я прочитал некий интерес по поводу моего присутствия в этот момент в этом месте. Мне же надо было срочно решать, что же делать. Стоять позади разговаривающей пары и слушать, о чем они говорят, было, по крайней мере, странно. И я, кивнув Ларисе, пошел к выходу. Зубов, находившийся ко мне спиной, не обратил внимания на чуть заметный ответный кивок Ларисы и стал о чем-то ее настойчиво расспрашивать.

Выйдя на улицу, я вынул из кармана сигареты и закурил, смешивая аромат «Соверена» с влажным, еще холодным, но уже дышащим оптимизмом весенним воздухом. Постояв так с минуту, я открыл дверь своих «Жигулей» и сел внутрь.

Я с грустью думал о том, что снова пришла весна, и снова бедный частный сыщик Мареев встречает ее в одиночестве. И мной овладело чувство безысходности, беззащитности перед надвигающейся старостью, бренностью любых усилий в насыщении своего жизненного пути вещами, которые приносят отраду лишь уму, а не душе. Я вспомнил движения пальцев Ларисы по моей спине, вспомнил ее маленькую изящную ножку в итальянских колготках, я с тихой грустью посмотрел вдаль, в ветровое стекло, и вдруг все романтические мысли покинули мою голову.

Более того, я почувствовал, что на ней зашевелились от ужаса волосы.

В огнях от фар проезжающей машины я снова увидел гроб. Он был приклеен к ветровому стеклу в том же самом месте, как и в первый раз. И на нем также были написаны какие-то буквы. «Наверняка, LUCIFER», – устало подумал я. Ужас сменился безразличием и смертельной усталостью.

Из состояния прострации меня вывел щелчок открываемой дистанционным управлением двери соседней «девятки». К ней приближались отец Петр Зубов и Лариса Крикунова. Священник поправил зеркала, залез в салон, покопался там с минуту, вынул какой-то сверток и пошел обратно в церковь. Лариса же осталась сидеть на пассажирском месте, явно ожидая возвращения Зубова.

Сам не знаю почему, но гроб на моем ветровом стекле уже не казался мне важным и знаменательным событием. Все свое внимание я сосредоточил на смешной серенькой шапочке Ларисы. Эта шапочка была единственным, что я мог наблюдать на ней в тот момент. Мне казалось, что она заметила меня за рулем моей машины и сейчас сверлит меня взглядом через зеркало заднего обзора.

Внезапно мне пришло решение. Очнувшись от оцепенения, я дал задний ход и резко вырулил на проезжую часть, на большой скорости миновав «девятку» отца Петра. Я поехал в сторону железнодорожного вокзала, туда, где на тихой улочке располагалась квартира тайных свиданий Ларисы. Я спешил. Времени, по всей видимости, было мало.

Припарковав свою машину в соседнем дворе, я с остервенением снял муляж гробика со стекла и засунул его в бардачок. Как и ожидалось, он был украшен одним из многочисленных имен Сатаны. Я прошел в подъезд хрущевской пятиэтажки и быстро зашел внутрь. Вынув из кармана сделанный сегодня по моему срочному заказу ключ, открыл дверь искомой квартиры.

Сняв ботинки и взяв их в одну руку, другой рукой посветил себе зажигалкой и, как мог, осмотрел помещение. Современная мебель, домашний кинотеатр, широкая двуспальная кровать… Я лишь успел остановить на ней свой взгляд, как мой слух уловил шум в тамбуре трехквартирной секции за дверью. Я быстро принял решение, бросил свои ботинки под кровать и шустро полез вслед за ними.

– Заходите, батюшка, чувствуйте себя, как дома, – послышался звонкий смешливый голосок Ларисы, сопровождаемый звуками открываемой двери.

– Зайду, зайду, ты не сомневайся, – отвечал ей бас Зубова, который слышался уже явственно и мощно. – Образок-то есть у тебя, на который покреститься можно?

– А как же!

Прямо перед моими глазами возникла полоска света. Лариса и Зубов, раздевшись, прошли в комнату.

– Что ж, пои меня чаем, грешница! – весело сказал священник, скрипнув стулом.

– Сейчас поставлю, – с готовностью ответила Лариса и вышла из комнаты.

В течение всего времени, пока Лариса отсутствовала на кухне, я слушал тяжелые вздохи священника Петра Зубова и его невнятное бормотание. К тому же он постоянно ерзал на стуле, отчего комната была все время наполнена скрипом. Можно было сказать, что священник нервничает.

– Чай с травкой, батюшка, – сказал голос Ларисы, которая, по всей видимости, внесла в комнату чашки.

– Оригинальный вкус, – промолвил Зубов, отхлебнув чай.

– Это моя фирменная смесь. Секрет не скажу, даже и не просите.

– И не надо. У меня и так хватает, чем голову забивать. Епархия-то на голове стоит!

В следующие полчаса отец Петр рассказывал своей собеседнице о том, что он опасается репрессий со стороны церковного руководства за нелояльность к владыке. О том, как он, и не только он, а почти все духовенство области ненавидит временщика по имени Роман Николаевич, который руководит епархией от имени владыки. Лариса внимательно слушала Зубова, иногда вставляла сочувственные фразы и множество раз высказывала свое «фи» насчет грубых выражений отца Петра. Перспектива служения отца Петра в дыре с простым русским названием Ивановка была встречена Крикуновой с сожалением. Зубов тут же добавил, что раз в неделю он сможет уделять внимание «своей милой грешнице».

Я же все это время лежал на жестком полу и старался менять положение тела только под аккомпанемент баса священника. Я весь напрягся в ожидании того главного, что должно было произойти после чаепития. Учитывая внезапно обнаружившуюся у меня симпатию к «милой грешнице» Крикуновой, радости особой все это мне доставить не могло. Я и не мог тогда предполагать, во что могут вылиться события, произошедшие в этой квартире тем вечером.

Покончив с чаем, Зубов закурил. Это обстоятельство еще более усилило мое нервозное состояние, так как я в силу своего положения курить не мог. А очень хотелось. Несмотря на то что Лариса, по ее собственным словам, терпеть не могла табачного дыма, ни слова протеста она не произнесла. Это задело меня еще больше.