Всадники ехали шагом, и Яков следовал за ними. Вскоре они очутились за городом, на дороге среди сжатых полей. Хотя Яков знал, что его ведут на смерть, он глубоко вдыхал прохладный воздух. Не одни сутки он просидел с больной, а затем — с покойной и обессилел от затхлого воздуха и бездействия. За годы рабства он отвык от телесной лени. Ноги жаждали движения, руки требовали работы. Он шагал между двумя лошадьми, опасаясь как бы они не сбили его с ног, не раздавили боками. Впрочем, думал он, уж лучше такой конец, чем смерть от рук палачей. Яков хотел повторить про себя те главы из Псалмов, которые помнил, и думать о том, о чем надлежит думать человеку, идущему на смерть. Но солдаты отвлекали его своей болтовней. Они несли какую-то чушь про девицу по имени Катя. Один, тот, кто был повыше это он арестовал Якова — спросил:

— Как ты думаешь, Чеслав, скольких мужиков она уже переимела?

— Больше, чем волос у тебя на голове.

— Она родила уже разок. Говорит, что от родного брата.

— Можешь получить ее за полушку.

— А ведь у нее есть жених.

— Это все фокусы, брат ты мой, все фокусы. Один глазок улыбается тебе, а другой — твоему недругу. Она тебя всего исцелует, а как уйдешь, станет плеваться и проклинать. А потом откроется священнику, что наступила на накрест лежавшие соломинки…

— Хорошо сказано! Последнее время она только и говорит что о замужестве.

— Почему бы и нет? Она станет твоей женой, — это ей и надо. Ты валяешься в казарме, а она делает, что ей нравится. Когда ты приходишь домой, она жалуется, что животик у нее болит и велит натереть себя скипидаром. С чужими они гуляют, а собственному мужу плачутся. Ежегодно она тебе рожает ребятенка, и он такой же твой, как я — твоя бабушка.

— Но на ком-нибудь надо ведь жениться.

— Зачем?

— Может, жениться на этой кобыле?

— Она была бы тебе более верной, чем Катя.

Как он так может говорить, когда только-что видел смерть? — поражался Яков. — Неужели они никогда не думают о смерти? Неужели они не знают, какой конец уготован человеку? Вот они ведут меня на виселицу, и им даже не придет в голову спросить — за что.

Говорившие, словно прочитав мысли Якова, замолчали. Лошади ступали медленно, шаг за шагом. Якова проняла дрожь. Потом неожиданно на него снизошло спокойствие, никогда доселе ему неведомое. Вот оно, небо. Такое же, как всегда, созданное тем же Творцом, который создал всадника, а также его лошадь, создавшего цепь — чтобы она была крепкой… Внезапно Якова осенила мысль, что ведь цепь можно разорвать! Где это сказано, что человек должен дать вести себя на убиение? Он весь внутренне преобразился и почувствовал сильное возбуждение. В нем пробудились сокровенные силы. Теперь он знал, что ему делать. Он даже готов был рассмеяться.

Тем временем луна скрылась. Яков приблизился к лошади Чеслава и изо всей силы пырнул ее локтем в живот, она испугалась и пустилась вскачь по направлению к кустам. Высокий драгун закричал, схватившись за саблю. Но тут Яков рванул цепь и вырвал ее вместе с куском седла. Лошадь метнулась в сторону и также поскакала прочь.

Яков пустился по полю с прытью, удивившей его самого. Поблизости не было подходящего места, чтобы спрятаться. Но драгунам, как видно, не захотелось преследовать его по кочковатой и колючей стерне. Вскоре стало тихо, и воцарилась тьма.

Необходимо добраться до леса, покуда не рассвело — подумал Яков, — но в каком направлении бежать? Он бежал наугад, отдав себя на произвол судьбы. За ним волочилась цепь. Он ощущал ее тяжесть на своих руках. И все же все это похоже было на сон, — он взял верх над сильными, порвал цепь рабства! Но вот послышался лай собак — верная примета, что вблизи деревня. Он резко свернул в сторону. Не дамся! Не попадусь в ловушку! Глаза его искали что-то на земле. Вот он остановился, подобрал камень в ударил им по обрывку цепи у самого запястья. Затем выкопал пальцами ямку и закопал свалившуюся цепь, словно собака — кость. В полудремоте он сознавал, что находится в поле, но… вот каким-то образом очутился в Юзефове! С удивлением он узнал, что Гершон женился на вдове из Хрубичева. Возможно ли это? Ведь жена Гершона не умерла. Разве не действует запрет многоженства? Пытаясь как-то разобраться во всем этом, Яков брел и брел. Земля и небо во мраке смешались. Он услышал пение и сразу понял, что голос этот наверняка не принадлежит ни одному живому существу, то был голос самой ночи. Что-то влажное и теплое хлынуло ему на лоб. Земля под его ногами словно заколыхалась. Он шел и у него подламывались ноги. Потом ему стало казаться, что они вовсе не имеют никакого отношения к его телу. Тут Яков увидел кроваво-красное, пылающее пятно. Клуб дыма, окруженный розовым ореолом, метнулся вверх. Как будто он приближался к горящей деревне. Он упал ничком, и в то лее мгновение им овладел глубокий сон.

Когда Яков очнулся, был уже день. Среди голых полей клубились волны тумана. Громко каркая, пролетела ворона. Слева, у самого горизонта тянулся лес, Из-за него, как голова новорожденного младенца, подымалось солнце.

Яков лежал в лесу и спал. Он сжимал в руке палку, которую подобрал по дороге, готовый защищаться от людей и зверей. Долгие ночи он бодрствовал. Сегодня осенний день выдался, слава Богу, теплый. Солнце просвечивало сквозь вершины сосен. Яков был погружен в тяжелый сон человека, который все потерял, которому не на что надеяться. Каждый раз, просыпаясь, он недоумевал: зачем я бежал? Куда? Но усталость брала свое. Во сне он снова был на горе, и Ванда приносила ему еду. Он стоял на краю обрыва и видел ее, идущую по долине, разодетую, словно королева в пурпурную парчу, с короной на голове. Молочные кувшины были из золота. Каким это образом? — спросил он ее. — Когда она успела стать королевой Польши, и где ее свита? И почему она ходит пешком, и зачем ей золотые кувшины? Наверное, ему это снится… Он проснулся. Лес оглашали птичьи голоса. Якова томил голод, но вскоре он снова заснул. Сегодня ее похороны! Сегодня ее закопают! — пронеслось в его мозгу. Наверное ее

похоронят на собачьем кладбище… Боль была слишком велика, чтобы продолжать думать. Он снова впал в сон, как в опьянение. Отец небесный! Не хочу я больше жить! — бормотал он, — Приведи меня к ней!…

… И вот он с ней. Но на этот раз она — и Ванда, и, в то же время, Сарра. Сарра-Ванда — так он ее называет. Снова все необычно. И как ни удивительно, но Юзефов и деревня в горах — это одно и то же. С ним Ванда. Он сидит в библиотеке зятя, а она принесла ему субботних плодов. Значит, вся эта история с резней и рабством — сон. И он принимается рассказывать Сарре-Ванде свой сон, но ее лицо делается мертвенно бледным и глаза грустными.

— Нет, Яков, это не сон…

Как только она это произнесла, он уже знал, что она мертва. На него дохнуло могильным холодом.

— Что мне теперь делать?

— Не бойся, Яков…

— Куда мне идти?

— Возьми нашего ребенка и уходи с ним.