– Вы собираетесь писать книгу, это я понял. Ну, вот взяли бы и придумали свое развитие событий. Зачем вам правда?

– Не знаю… – растерянно пробормотала я.

– Вы вышли на меня из-за денежного перевода. Я уже понял. Вы же виделись со Смышленовым… – Он вздохнул и умылся сухими ладонями – нервный жест. Привычка.

– Да. Я же рассказывала…

– Все уже в прошлом. Да, это я организовал побег. Надеюсь, при вас нет диктофона?

– Уверяю вас, что нет! – с жаром воскликнула я.

– Гриша умер. А вместе с ним умерла часть меня. Мы были с ним очень близкими друзьями. Таких, как он, больше нет. Я плáчу, когда вспоминаю его.

– Если вам так тяжело…

– Очень.

– Так что с Надей?

– Какое-то время она жила вместе с ним, в одном доме… Мы со Светланой бывали там почти каждый день, благо находился этот дом поблизости от нашего. Все бы ничего, если бы не сердце… Он не дожил до операции всего неделю. Ох, господи, как же все это тяжело!

– Лев Борисович, может, я пойду?

– Ну, никак не ожидал я от Лариски такого… Пригласить человека и не предупредить меня, о чем, вернее, о ком пойдет речь!

– Простите меня… Просто так получилось, что я оказалась как бы втянута в эту историю. Меня и Володя ругал, меня вообще все ругали…

– Володя – это у нас кто?

– Володя Пухов – мой муж…

– Володька Пухов?! Следователь?! – оживился Лев Борисович, у него даже глаза заблестели. – Ладно… Успокойтесь. Раз уж вы здесь и раз уж пошел разговор о Грише… Хорошо. Я расскажу о Надежде. Она полюбила Гришу. Его невозможно было не любить! А общая беда, все эти испытания очень сблизили их. Но после его смерти она уехала во Владимир. У нее же там тетка живет.

– Жила, – поправила я его.

– Как?

– Тамара Петровна умерла год тому назад.

– Надо же… Я не знал. И что же? Может, вы побольше моего знаете о Наде?

– Нет. Я вообще ничего о ней не знаю. Могу только предположить, что она живет сейчас в теткиной квартире, во Владимире. Вероятно, на днях мы туда и заглянем…

Меня так и подмывало рассказать ему о том, что завтра приезжает мать Нади, но я и на этот раз промолчала – подумала, что Абрамов может после моего ухода позвонить Наде и предупредить ее о нашем визите, о том, что мы собираемся подойти на Курский вокзал завтра к десяти, чтобы увидеть, кто же встретит ее мать.

– Понимаете, мне нужны детали… – сгорая от стыда, проговорила я.

– А любовь? Разве это не деталь? – усталым голосом проговорил Абрамов. – Они так любили друг друга…

– Неужели вам все равно, где она живет, с кем, может, она болеет?..

– Болеет? Да, у нее почки болят. Она сильно застудила их там, в поезде, в ночь Гришиного побега.

– Ведь если вы были так привязаны к Григорию, то почему же так равнодушны к судьбе девушки, которую он полюбил? – продолжала гундосить я. – А что, если она была беременна от него?

– Она бы позвонила мне, – нахмурил брови Лев Борисович.

В эту минуту дверь отворилась, влетел большой красный мяч, потом еще один, синий, затем в кухню вбежали дети – девочка и мальчик, принялись гонять мячи.

– Лева! Извини! Эй, малышня, марш к себе, не мешайте папе! – Светлана пыталась подобрать мячи, катающиеся по полу, я кинулась ей помогать, вместе мы собрали их, и я, извинившись перед Абрамовым и как-то скомканно с ним распрощавшись, решила пред уходом немного поиграть с его детьми.

– Они хотят в футбол, но с двумя мячами, представляете! – объяснила мне Светлана, хохоча и пытаясь играть мячиками.

Мы носились по гостиной, залетали в спальню, в кабинет, в детскую…

Как же мне захотелось тогда иметь своих собственных детей. Двоих, троих… Чтобы – весело, чтобы мы были все вместе!

…Об этом я сказала Володе ночью, заглянув к нему в комнату, где он увлеченно работал за компьютером.

– Полина?! Ты это серьезно или шутишь? – Он даже повернулся, чтобы посмотреть на меня.

– У них такая прелестная семья! И жена, Светлана, и детишки…

– Ты сегодня словно воды в рот набрала. Приехала такая вся задумчивая, загадочная… Рассказывай, что тебе наговорил Абрамов? Послушай: и стоило же нам обращаться за помощью к Ларисе, когда я вспомнил, кто такой Абрамов Левка – мы же с ним вели общие дела! Очень порядочный человек, просто человек с большой буквы… и он при этом необычайно скромен. Ну, так что, Поля? – Володя оторвался от компьютера и обнял меня. – Мы идем завтра ловить твою Агренич?

– Нет, – я замотала головой.

– Как это, почему? Передумала?

– Зачем? Абрамов посоветовал мне сочинить свою концовку…

– И ты ее уже придумала?

– Нет, этого не требуется. Она уже есть, понимаешь?

– Снова загадки! Полина, очнись уже от своих фантазий… Что с тобой сегодня?

– Я счастлива, понимаешь? Просто счастлива! У меня есть ты, мы еще молоды, здоровы и можем иметь детей…

– Ладно, не хочешь – не говори.

– Я знаю, я все знаю – кто встретит завтра Веру Петровну Агренич! – зашептала я ему на ухо.

– Знаешь? И кто же?..

Я обняла Володю и подумала, что в моем романе мы с ним непременно отправились бы на Курский и стояли бы там в стороночке, наблюдая за тем, как из вагона выйдет Вера Петровна и как бросится ей навстречу ее единственная дочь. Это – в романе. А в реальной жизни пусть все остается, как есть. Они должны встретиться без свидетелей… Мать и дочь.

– Поля, Полина, ты почему плачешь? Ну же!

Володя усадил меня к себе на колени; я сидела, обняв его шею руками, и не могла из-за сбившегося дыхания рассказать ему о том, что в детской комнате в квартире Абрамова висит копия ренуаровского портрета маленькой Жюли Мане с кошкой и что она – точная копия разрумянившейся девочки, весело бегавшей за мячом. А в его кабинете имеется копия портрета дочери Берты Моризо и Эжена Мане, уже взрослой девушки, красавицы Жюли, с распущенными волосами. Без кошки. Я встречала этот портрет в Интернете, когда искала другой, детский… И изображенная на нем девушка удивительным образом похожа на Левину жену.

И что деток их зовут Гриша и Верочка. Мальчика так назвали в честь его отца, Григория Флорского, а Верочку – в честь бабушки.

– Она живет по другим документам, ее теперь зовут Света… – говорила я, глотая слезы. – И я ее нашла, нашла! Конечно, она изменилась, располнела и ждет уже третьего ребенка… Уверяю тебя, она в хороших руках, и Леву Абрамова, как мне показалось, она любит, любит! Может, не так, как она любила Егора, а потом Григория Флорского, но любовь, она же… разная… И у них прекрасные дети.