А в чем различие? В дисциплине. Но ведь она может быть разной в различных церковных течениях, не нарушая их единства. Царю Петру цитировали святых Фирмилиана, Августина, Эусебио… Единство означает одно, а церковный обычай – другое, как это признали Теофилакт, Деметрий, Иоанн Киприот, Варлаам, Григорий Протосингел… – не прекращали убалтывать царя теологи. Поэтому России не стоит опасаться, что папа отменит некоторые обычаи, ведь позволила же это сделать англиканская церковь – советовали они Петру Великому. Владыки – последователи апостолов, а викарии – Иисуса Христа. Епископ Рима – законный наследник святого Петра, и потому он борется за единство церкви… Доводы сорбоннских докторов смутили царя. Главное, продолжали они, принять верховенство епископского престола в Риме над всеми прочими владыческими столицами христианского мира… Это они внушали царю в Сорбонне.

Папа пользуется властью только для выбора епископов церкви, и то лишь на основании Конкордатов, заключенных с королями… Следовательно, вся разница только в догматах, и состоит она в следующем: православие исповедует, что Святой Дух исходит от Бога Отца, а католики – от Бога Отца и Бога Сына… Но святые Василий и Григорий Теолог разъяснили, что в греческой догматике одно слово обозначает одновременно и «от», и «по».

Царь Петр Великий к концу дискуссии чувствовал себя не лучшим образом. Подобные мелочи привели в смущение самоуверенного царя, естество которого не могло примириться с абстрактной религиозной диалектикой. Доктора Сорбонны все свои принципы изложили для него в специальном Меморандуме, который передали царю 15 июня 1717 года с просьбой вручить его царице Екатерине (!) и попросить ее, защитницу всего великого в государстве, оберечь и Церковь, которая превыше всего.

Историю посещения Петром Великим Сорбонны мы приводим не случайно, да и не без связи с нашим Саввой Владиславичем. Еще 24 марта 1717 года царь из Роттердама вызвал его на встречу в Париж. Как бы это ни выглядело странно, царь вызвал его именно для поддержки в подобных дискуссиях. Нельзя было отказываться от дискуссии в Сорбонне, когда речь шла о примирении со Святым престолом и о последующем объединении христианских церквей.

Следует помнить: царь ответил докторам Сорбонны, что он лично не может ответить им на эти догматические мелочи и теологические тонкости, но согласен, чтобы на Меморандум ответили ученые епископы русской церкви, если и сорбоннские доктора согласятся с этим… Такой ответ напоминает нам методику Саввы Владиславича, которую он применял в дипломатической деятельности: ни в коем случае не обострять, не доводить дело до открытой схватки, не поддаваться страстям, не предлагать быстрых и крутых решений. Отложить все, что не уяснено до деталей. Это – правило настоящего дипломата.

Личное влияние Саввы на результаты дискуссии в Сорбонне доказывает тот факт, что вскоре после этого его послали в Италию в ранге полномочного министра для переговоров с Климентом XI о примирении России со Святым престолом и для заключения конкордата об окончательном решении вопроса о положении католической церкви в России.

Савва Владиславич с 1716 по 1722 год постоянно пребывал в Венеции, с перерывом на выполнение миссии у папы римского. Следует отметить, что именно в этот период на Балканском полуострове и на востоке Европы происходили значительные, судьбоносные события. Это была так называемая венецианско-турецкая война, завершившаяся Пожаревацким миром 1718 года. Как известно, война началась после нападения Кеприли-паши на Черногорию; он стремился наказать, уничтожить ее за восстание 1711 года. А также и для того, чтобы раз и навсегда прекратить сотрудничество Черногории с Венецией, которая была главным врагом Турции в этих краях.

После восстания 1711 года Савва Владиславич не мог равнодушно взирать на кровавый поход Кеприли-паши. Тот был непримиримым врагом всех христиан, а в особенности – сербов. По деду Мехмеду он был албанцем, дед и отец его были визирями. Нуман Кеприли, которого у нас ошибочно называют Чуприличем, словно он серб, в 1710 году женился на дочери султана Мустафы II, а позже и сам стал великим визирем в Боснии. Там Нуман тщательно подготовил поход на Черногорию, и, питая арнаутское чувство кровной мести, решил стереть ее с лица земли с жестокостью и кровожадностью, которых еще не знала история европейских войн.

Он не требовал, как это обычно бывало, покорности от Черногории, вассального подчинения и даже полной аннексии, не требовал заложников, отступных или дани, но немедленно приказал выдать ему бунтовщиков, владыку Данилу и Вукота Вукашиновича из Катуна и еще 18 уважаемых черногорских вождей, чтобы немедленно казнить их. Не добившись выдачи, он начал войну. Нуман ударил из Сараева, через Невесинье и Гацко, по Черногории, ведя за собой 40 тыс. боснийских и турецких воинов. Вскоре он опустошил и без того разграбленную Черногорию, поубивал кого смог и увел в рабство 3 тыс. черногорцев вместе с женами и детьми, а владыку Данилу вынудил скрыться в Сеньской Риеке (Фиуме), откуда тот бежал в Россию. Сразу после этого султан объявил войну Венеции, оказавшей помощь Черногории.

Война началась за несколько месяцев до прибытия Владиславича в Венецию, а развивалась она как раз во время его пребывания в городе Святого Марко. Турки отняли у Венеции Морею, захватили Далмацию и Герцеговину, где за время оккупации боснийский паша с 50 тыс. солдат причинил венецианцам много зла. Но армия дожа отвечала на эти удары захватом Нижней Неретвы, Попова, Требинья и Зубаца, пока не обессилела и не оказалась перед лицом поражения. К счастью, Евгений Савойский во главе армии австрийского императора Карла VI разбил турок под Сентой и Белградом, и Турции пришлось заключить в 1718 году Пожаревацкий мир. Однако по его результатам Венеция, как и после Карловацкого мира (1696), вынуждена была отдать земли, отвоеванные в Южной Герцеговине и в окрестностях Дубровника. Сербы же получили свои приморские земли, оказавшиеся на краю гибели.

Мог ли Савва Владиславич, главный советник Петра Великого по вопросам европейского Востока, не принять участия в событиях, предварявших Пожаревацкий мир, во время которых решалась судьба сербских земель, и в первую очередь его родной Герцеговины? Осенью 1717 года Савва Владиславич выехал из Венеции в Дубровник для встречи с семьей, после чего в том же году увез мать в Херцег-Нови – то есть в то время, когда вокруг бушевала венецианско-турецкая война. Однако именно этот период в деятельности дипломата Владиславича остается нам абсолютно неизвестным.

Добавим, что тогда же в итальянском Неаполе оказывается бежавший из России царевич Алексей, которого посетил там по приказу царя Петр Толстой, старый приятель Саввы Владиславича. Мы не знаем, играл ли Владиславич какую-то роль в печальной истории побега царевича Алексея в Италию и возвращения его на родину. Нам кажется, что покупки с целью украшения Петербурга, совершавшиеся Владиславичем в Венеции, были вовсе не самым главным его занятием, равно как и крупные государственные сделки с целью развития торговли между Россией и Италией и его личные сделки с крупными местными фирмами.

Правда в венецианских бумагах сохранилось множество сведений о кораблях Владиславича. Украшение Петербурга действительно отнимало много времени у соратников Петра Великого. Посланник царя в Париже был сильно занят различными заказами. Царь в 1715 году пишет Зотову: «Как вам при отъезде наказано стараться о механике и прочих, то же и ныне подтверждаем, к тому же сие прилагаю: понеже король французский умер, а наследник зело молод, то, чаю, многие мастеровые люди будут искать фортуны в иных государствах, чего для наведывайся о таких и пиши, дабы потребных не пропустить, также и будут ли что из двора продавать, а именно уборов каких шандерей и прочего». И в самом деле русское царское посольство (Зотов, Лефорт) отослало царю знаменитых французских художников, списки которых сохранились до наших дней. Отправлялись царю и бронзовые отливки различных предметов, оград, фонтанов и т. и. Посылались и мастера по мрамору, дереву, стали; умельцы, изготавливавшие фигурки из воска, медальеры и чеканщики монеты, театральные художники, среди которых были Леблан, Лаваль, Луи Каравакк. Всемогущий князь Меншиков в 1717 году лично извещает царя Петра о том, что заказал Каравакку полотно в память Полтавской битвы.