Она презрительно кивнула на цветочный горшок, который Светлова продолжала растерянно держать в руках.

. — Цветочков принесли! Неплохие. Не поскупились! Впрочем… Совести у вас, видно, совсем нет! Это ясно!

— О чем вы говорите? — изумилась Светлова.

— Таким, как вы, наверное, все равно, по какому поводу покупать цветы — к свадьбе или похоронам, не так ли?

И дверь снова захлопнулась.

— Дорогая! — Анна слышала за дверью возмущенный голос Гора, явно возражавший супруге. — Как ты могла.., как ты могла поверить в эти сплетни? Как ты могла выгнать эту девушку? Вообще… как ты могла, ничего не сказав мне, вмешиваться в мои дела? И так.., так говорить с ней!

— Учти, Соломон, из-за нее ты попал в беду!

— Боже мой! Виктория! Кому ты поверила! Неужели нашей соседке? Единожды солгавши.., знаешь, как там дальше?!

— Ну ты слишком строг к нашим соседям. Я понимаю, что у нас возникло какое-то охлаждение в отношениях… Но это бывает в семейной жизни… Каждый из нас небезгрешен, и иногда так получается.., ну ты понимаешь? Маленькая случайная ложь вовсе не значит, что человек способен на клевету.

— “Маленькая случайная”! — горько повторил Гор. — Дорогая, ты еще наивнее меня! Конечно, можно солгать… Но не в таких вещах…

Голоса выясняющих отношения супругов, удаляясь, стали тише.

В общем, Светлова была бы не Светлова, если бы не позвонила еще раз.

Расчет оправдался. На этот раз после долгой, очень затянувшейся паузы ей открыл сам Гор.

Очевидно, в непростой борьбе, но ему все-таки удалось нейтрализовать свою разбушевавшуюся супругу.

"Неужели Гор запер ее в ванной?” — с некоторым удовлетворением и даже злорадством подумала Светлова.

Впрочем, она не стала тратить время на выяснение этих щекотливых подробностей.

— Слушаю вас, — сухо и страшно официально поприветствовал Светлову Гор.

Было очевидно, что он уже знает о смерти Марины Скворцовой.

— Соломон Григорьевич, — робко начала Аня. — Понимаете… Я все не решалась вам этого сообщить…

— Напрасно, — горько заметил Гор. Аня сделала паузу, набираясь храбрости:

— Вы еще не все знаете, Гор… Я не хотела вам, этого говорить, Соломон Григорьевич… Но это было не самоубийство. Доктор, видите ли, Марину Скворцову убили.

— Так… — Горенштейн низко опустил голову. — Это точно?

— Скорее всего…

— Значит, взяли мы с вами все-таки, любонька, грех на душу? Насколько я понимаю, самое предосудительное, что собиралась сделать эта девочка, — это заговорить? Не так ли? Право же, в нашем мире безопаснее быть немой. Опять я вляпался, стало быть.

— Да, я знаю, Соломон Григорьевич. Простите. Если можете, простите, что я вас втянула в новую неприятность.

— Да что вы такое знаете?!

— Ну, что у вас уже был инцидент. Что вы влюбчивый… И у вас с какой-то пациенткой был роман… С банкиршей, кажется.

— Нет, ну какова?! Что же это вы такое несете?! Кто вам поведал всю эту чушь? — Гор испуганно оглянулся, явно не забывая о своей накрашенной супруге.

— Кто поведал? Ну кто… Осич!

— Нет, ну вы только на них на всех поглядите! Осич посмела сказать вам, что я влюбчивый?

— Ну да!

— Кто бы давал такие оценки! Сама, как кошка, влюблена! И без малейших, причем заметьте, шансов на успех.

— Влюблена? Осич? Вот уж никогда бы не подумала!

— А вы вообще, кажется, мало думаете. Представьте, влюблена, как пятнадцатилетняя девчонка!

— В вас, что ли, Соломон Григорьевич?

— Избави бог!

— А в кого же?

— Да в нашего придорожного Челентано — Туровского.

— В Туровского?! — Аня изумленно уставилась на Горенштейна. — Неужели это правда?!

— По-вашему, я похож на человека, который любит приврать?!

— Осич по-настоящему, — Аня интонацией подчеркнула это слово, — влюблена в Туровского?

— Не то слово! Готова ради него на любое преступление!

— На любое? И… Скажем, на лжесвидетельство?

— Фи! Это разве преступление для любящего человека? Даже если бы вы спросили: на убийство — я бы ответил: да!

Оставив негостеприимный отныне дом Горенштейнов, в который ее на этот раз дальше порога не пустили, Аня растерянно брела к машине.

Теперь она точно припомнила свой имевший место быть некоторое время назад разговор с Осич.

На вопрос Светловой, не останавливалась ли Кривошеева в мотеле “Ночка”, Осич — тогда! — изумленно подняла на Аню свои светлые добродушные глазки:

— Ну, откуда же я знаю, дорогая моя?! Дело было так… Кривошеева приехала ко мне в приют. Я сказала ей, что пока ничего не получается. Мамочка, подкинувшая нам в приют ребенка, раздумала и прибежала за ним обратно. Я сказала ей, чтобы она ехала домой, к себе в город, и ждала моего звонка.

А куда эта Кривошеева, выйдя от меня, поехала на самом деле — откуда же мне знать?

Вот так Осич ответила тогда Светловой.

А на самом деле Осич, возможно, это знает. Возможно, Кривошеева решила остановиться переночевать в “Ночке” и только наутро отправиться в обратный путь?

* * *

И Светлова поторопилась к Валентине Осич. Непременно, непременно следовало ее навестить!.. Но, к сожалению, Светлова не успела…

* * *

Осич жила в многоквартирном доме. Поэтому взрывное устройство было вмонтировано в радиотелефон, соединенный с домофоном. Входящий набирает код определенной квартиры, и следует взрыв. Таков был принцип работы этого устройства.

Именно так кто-то попробовал убрать Осич. Валентина Терентьевна вернулась с работы домой как обычно и набрала код своей квартиры.

И это в корне меняло дело! Валентина из разряда главной злодейки, таким печальным образом, перешла в разряд жертв!

* * *

— Осич? — В приемном покое больницы стоял резкий запах нашатыря. — Она в очень тяжелом состоянии.

— Неужели нет надежды?

— Да что вы! С такими повреждениями?!

— Можно мне с ней поговорить?

— Попробуйте… Попытка не пытка.

— Вы кого имеете в виду? Надеюсь, не пациентку? — уточнила Аня у представителя “самой милосердной профессии”. По правда сказать, Светлова всегда придерживалась мнения, что цинизм медицинских работников, впрочем, так же, как любой другой профессиональный цинизм, не имеет границ.