Для Евсютина ни до второго, ни до третьего этапа дело не дошло, а контроль приобрел весьма замысловатые формы. В начале десятого Володя, сканировавший милицейскую волну, удостоверился, что все пропало. Но еще две драгоценные минуты он молча, боясь даже выругаться, чтобы не прослушать чего-нибудь важного, тискал в потной руке трубку, вслушиваясь в суматошные переговоры «соседей» и пытаясь понять, какую команду давать ребятам в броневичках — о прорыве или срочной ретираде. Лишь когда стало очевидно, что «горняков», то есть живых по эмчеэсной терминологии «бетовцев», в отряде не осталось — только «степняки», — Евсютин выключил сканер и, не тратя времени на истерики и маты, побежал прочь из домика, с участка и дачного поселка, на ходу набирая первый из трех неотложных номеров.

Надо забыть о мертвых и спасать живых. Игоря Смирнова, ждавшего в инкассаторском броневике на стоянке возле мэрии, спасать поздно — услышав стрельбу, он выждал несколько минут, а потом, не дождавшись какого-либо сигнала от группы, помчался на прорыв и был расстрелян из гранатометов. Рустик, ждавший на набережной, оказался менее впечатлительным: он сразу ответил на спешный вызов Евсютина, выслушал кодовую фразу срочного отхода и неспешно ретировался. По Саниному телефону ответила злая жена, которая сообщила, что этот хрюндель сегодня еще не просыпался. Володя понял, что парнишка с вечера воспользовался традиционным способом отлинять от ответственного поручения, и махнул рукой на Санька и на его судьбу.

На объяснения Мультику много времени тратить не пришлось. Эмиль только коротко выругался, хлопнул ладонями по рулю — как по почкам — и спросил:

— С нашими что?

— Свалили на хер, — соврал Евсютин. — Давай тоже. Тачку брось как можно раньше.

Мультик со скрежетом крутнул стартер и принялся задним ходом выруливать в направлении пригорода. Володя, заводя «десятку», совсем уже без нужды посмотрел на часы — секунды тюкали его правый висок с того момента, как он услышал спокойный еще голос дежурного по городу: «Внимание, есть сигнал: стрельба в Кремле. Всем патрульным и экипажам немедленно на место». С тех пор в голове тюкнуло уже 670 раз. До отхода поезда с девками оставалось полтора часа. До коротенькой стоянки в Юдино — меньше двух. Езды до юдинского перрона — минут двадцать по прямой, но по прямой Евсютин ехать не собирался. Необходимо вывести из-под удара еще пятерых человек и объясниться с парой могущественных контор. Времени в обрез.

Через двадцать минут Евсютин съехал в один из давно облюбованных перелесков вдоль объездной дороги, построенной в ходе ремонта горьковского шоссе и в целом федеральной трассы Москва — Казань. До юдинского перрона оставалось полтора десятка километров и три светофора. А главное — Евсютин точно знал, что и в какой последовательности надо делать. Было горько и тоскливо, но к делу это никакого отношения не имело.

Заглушив мотор, Володя выволок с заднего сиденья идиотский «дипломат», с которым ходил в универ на третьем, что ли, курсе, когда ненадолго был избран старостой и оказался воткнутым в необходимость раз в месяц таскать при себе солидные суммы стипендий для всей группы. «Дипломат» был при кодовом замочке, но ненавидел его Евсютин не за постоянно клинившие скользкие кольца с цифрами, а как символ до истерики хлопотного куска жизни, в котором все не ладилось: приходилось голодать при набитом деньгами дипломате, уклоняться от походов в «Грот-бар», пивную «Бегемот» и просто пиццерию из страха посеять кассу, бегать от девчонок, а не за ними (потому что бог знает куда придется убежать), постоянно бояться обсчитаться, выслушивать претензии однокашников по поводу того, что стипы мало и она больно уж худенькая, — и уж обязательно по два-три раза в день получать твердым углом «дипломата» под колено. На четвертый месяц уставший от такой жизни Володя придрался к первому же фи по поводу своей нерасторопности в деле раздачи народных денег и заявил об отказе от почетных обязанностей старосты. Других дураков не нашлось — и тогда Евсютин просто заявил, что слагает полномочия явочным порядком, а «дипломат» засунул в паутинные развалины антресолей. В итоге юрфак приучился ходить в кассу за стипой в индивидуальном режиме. А забытый, как страшный сон, дипломат пришлось восстановить в правах сегодня, едва времена опять стали совсем худыми. Впрочем, дело не в символизме, а в том, что в другую тару пять мобильных телефонов просто не лезли.

Если бы в перелеске притаился наблюдатель — например, заблудившийся маньяк или озверевший грибник — он бы наверняка признал в Евсютине родственную душу, отягощенную свихнутым разумом. Больно уж чудным делом занимался хмурый водитель «десятки»: вытаскивал из стоявшего на пассажирском сиденье «дипломата» мобильную трубку, снимал с нее батарею и вставлял в мобилу пластинку величиной с ноготь большого пальца, затем некоторое время вглядывался в экранчик телефона, сосредоточенно набирал номер, говорил в трубку несколько фраз — и тут же выключал и разбирал телефон, выковыривал и бросал на коврик под ногами пластиночку, а затем вытаскивал точно такую же из нагрудного кармана и повторял аналогичную процедуру с тем же, а то и с другим телефоном, вынутым из «дипломата». Опытный глаз легко опознал бы в беспощадно расходуемых пластинках сим-карты, а опытный ум сделал бы вывод, что молодой водитель меняет номера и аппараты, с которых звонит, опасаясь, что его вычислят с помощью проел ушки телефонов и пеленгации GSM-передатчика в режиме GPS. Правда, большую часть усилий сводила на нет стационарность абонента — хитроумному водителю «десятки» следовало бы перемещаться после каждого звонка хотя бы на километр-полтора, и каждый раз в другую сторону. Впрочем, опытного маньяка в этот час в лысоватом лесу не случилось. Так что терзаться было некому.

Володя тем более не терзался. Завершив разгон своих людей, он отколупнул очередную симку от очередного телефона, смахнул этот мусор под ноги и достал предпоследний телефон. С виду такой же, как остальные, — с пухлым серебристым корпусом и без внешней антенны. Ну кто, в самом деле, обратит внимание на то, что мобила чуть толще, а дисплей у нее чуть уже, чем принято у современных моделей, и на корпусе никак не обозначена фирма, выпустившая телефон. И уж совсем невозможно догадаться, что из множества кнопок рабочей у аппарата является только одна — с изображением зеленой трубочки, и срабатывает она лишь после того, как аппарат признает единственного хозяина, прижавшего большой палец правой руки к экранчику. Эта тонкость неделю назад позволила Володе минут пять доставать Фимыча расспросами о том, что будет, если он, Евсютин, в рамках откоса от неизбежного призыва в партизаны оттяпает себе большой палец или просто порежет его безопасной бритвой. Фимыч похохатывал и отмахивался. Теперь черед отмахиваться пришел для Евсютина. Ему было не до хохотков. Впрочем, плакать он тоже не собирался. Капитан тронул экранчик и нажал вспыхнувшую зеленым кнопочку вызова предпоследнего на сегодня абонента.

Вот идет мой поезд, рельсами звеня.

Спасибо всем, кто выбрал время проводить меня.

Михаил Науменко

КАЗАНЬ. 20 ИЮНЯ

Овчинников ворвался в кабинет Гильфанова через две секунды после того, как тот взял трубку. Алексей прекрасно знал, что обожаемый начальник подобен Юлию Цезарю во многом, но не в способности сочетать разговор по телефону и общение с окружающей действительностью. Поэтому Овчинников принялся настойчиво сигналить руками и лицом, а потом нетерпение его порвало чуть ли не пополам, и он заговорил в полный голос. Но сразу осекся — не столько из-за страшной гримасы руководителя, сколько из-за того, что понял, с кем Гильфанов говорит.